— Ты сможешь сегодня связаться с "твоими ребятами"? — начала я, как только лошади отошли от въездных ворот.
— Девочка, посмотри — птички поют, солнышко светит. Ты можешь хоть пять минут просто наслаждаться прогулкой и не донимать меня своей местью?
— Я? Донимать тебя? Ты что, с дуба упал? Кто уже леший знает сколько времени ходит вокруг меня кругами и ноет: "Ты решила, что делать с мальчиком, ты решила, что делать с мальчиком, ты решила, что делать с мальчиком"?
— Поверь, дорогая, моё нытьё занимает гораздо меньше времени, чем твои планы по расчленению и медленному умерщвлению Холла. Последние полгода я только о них и слышу.
— Я тебя с собой не звала! — заорала я, но тут же оборвала себя. Сейчас было не самое удачное время, чтобы ругаться со Штормом. — Сегодня встретишься со своими громилами. Мне нужен палец этого мальчонки.
— Что?
— Мне нужен палец Новио. Любой. Я хочу сделать подарок его папочке.
Палач внезапно остановился. Я придержала лошадь, не понимая, что произошло с конём и его всадником. Шторм как-то странно посмотрел на меня, а через секунду жеребец и наездник промчались мимо. Можно было попытаться их догнать, но моей изящной, смирной до тошноты кобылке тягаться с Палачом было не по силам. Я развернула лошадку, в очередной раз попыталась вспомнить её имя и, в конце концов, просто воспользовалась шпорами. Кобылка потрусила к дому.
Шторм вернулся только к вечеру.
— Мне кажется, кто-то крадёт вино из погреба. В бочках его стало гораздо меньше, или мне это только кажется? Идём, проверишь! — распорядился он, появившись в дверях кабинета. Я как раз занималась самым подходящим делом для девицы из высшего света — вышиванием крестиком. Этот вид досуга я ненавидела даже сильнее, чем Шторма, поэтому к тому моменту, когда на пороге комнаты появился ганарец, я как раз дошла до нужной кондиции бешенства.
Я молча проследовала за ним в подвал. Земляные стены и толстенная деревянная дверь хорошо изолировали звук, но так как в доме было полно прислужников, спускаться туда каждый раз, когда нужно было поговорить со Штормом, я не могла. Репутация алкоголички, которую мне бы тут же создали сплетники из прислуги, сейчас была совершенно ни к чему.
Как только мы оказались в подвале, ганарец захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.
— Ты в своём уме, девочка?
— Ты выполнил моё поручение?
Мы заговорили одновременно и одновременно же замолчали, давая собеседнику высказаться.
— У тебя совсем съехала крыша? Ты действительно решила отрубить мальцу палец?
— В чём проблема? — вскинулась я. — Я же не заставляю тебя отрубить ему голову. В конце-концов, у этого ублюдка останется ещё девять. Или восемь. Или семь. Ему всё равно хватит.
— Значит, ты хочешь его покалечить, а потом отпустить?
— Я думаю над этим.
— Не держи меня за идиота! — коротко бросил Шторм и раздраженно повёл плечами. — Ты не собираешься его отпускать.
— Угадал. Не собираюсь. Я собираюсь вернуть его папаше по частям. Какое тебе до этого дело?
— Я не хочу в этом участвовать. Это сумасшествие!
— Не разыгрывай из себя святошу! Ты знал, на что шел, когда ещё в Отто соглашался помогать мне!
— Я собирался помогать дурной девочке, а не маньячке!
Я нащупала в рукаве лезвие. Шторм увидел, или даже почувствовал моё движение и предупредительно выставил вперёд руки.
— Спокойно, девочка, ты же не хочешь, чтобы я сломал тебе пару-тройку костей?
— Рискни!
Ганарец вздохнул и запустил пальцы в волосы. Пожалуй, я впервые в жизни видела его таким. Растерянным? Озадаченным? Сложно было сказать. Гадать по физиономиям я не умела.
— Как далеко ты собираешься зайти, Лезвие?
— До конца, — я присела на деревянную бочку и начала перебирать руками ажурный пояс. Мне нужно было успокоиться.
— И что, ты ни разу не подумывала о прощении? Знаешь, прощение — это главнейшая благодетель, и всё такое.
— Я не умею прощать. И не желаю учиться!
— Это твои проблемы. Но ты не собираешься прощать бургомистра. При чём здесь этот мальчик?
— Я не виновата, что он — единственная ценность своего папаши!
— Он тоже в этом не виноват.
— Перестань, а? — почти попросила я. — Зачем эти проповеди? Мы перебили огромное количество людей. Одним больше — одним меньше, никакой разницы.
