Мариам Вахидова, ничтоже сумняшеся, расшифровывает кавказскую незнакомку как… черкешенку. Ну а что вы хотите? Если сам Михаил Юрьевич у нее – сын Бейбулата, так и первая любовь – из тех же краев, «голос крови» называется. Потом, после смерти Лермонтова, нашлись претендентки занять это место первой любви. И среди них – Эмилия Клингенберг, к тому времени жена… Акима Шан-Гирея. Она, ровесница Лермонтова, упорно твердила, что именно ее, белокурую и синеглазую красавицу девяти лет, видел тогда десятилетний Мишель. Судьба? О, судьба, судьба… если бы это точно было правдой. А правды не знает никто. Просто прекрасный образ, связанный с Кавказом…
Что же касается семейства Шан-Гиреев, то здесь, на Кавказе, Мишель познакомился с этими людьми, которые навсегда войдут в его жизнь. Шан-Гиреи в этот же год переедут, поддавшись уговорам Елизаветы Алексеевны, с опасного Кавказа в безопасную Апалиху, вблизи Тархан. А пока будут обустраиваться на новом месте, Арсеньева возьмет их в свой дом. Бабушка очень рассчитывала на то, что у Мишеля, наконец, появятся друзья его круга и почти его возраста. Аким (или Еким, как писал его Лермонтов) – младше на четыре года. Впервые он увидел Мишеля на Кавказе, и тот запомнился Акиму Шан-Гирею как смуглый мальчик, «с черными блестящими глазками, в зеленой курточке и с клоком белокурых волос надо лбом, резко отличавшихся от прочих, черных как смоль». Лермонтову шел одиннадцатый год, Акиму – седьмой. В смысле хронологии искать у Акима Павловича точности не стоит: ранние воспоминания смешались у него в один бесконечно длинный год, хотя прошло их, наверное, три. Мишель очень сблизился и с матерью Акима Марией Акимовной, которую называл «тетенькой», и ее мужем, «дяденькой» Павлом Петровичем.
Павел Петрович Шан-Гирей служил у Ермолова и вышел в отставку в 1818 году в чине штабс-капитана. Это был человек широкоплечий, высокий, с короткостриженой головой, который даже потом, в Апалихе, носил бешмет и черкеску. Настоящий кавказец, как называли боевых офицеров, сражавшихся против горцев. Неудивительно, что тарханский мальчик слушал его рассказы о кавказских походах с большим интересом. И эти рассказы подогревали интерес к Кавказу, тем более что Павел Петрович был, очевидно, хорошим рассказчиком и образованным человеком. К тому же он обладал особенным качеством: уважал противника, с которым его отправили сражаться. И хорошо знал нравы и обычаи горских народов. Мишель эти рассказы запомнил навсегда, а когда стал писать юношеские сочинения, то использовал пересказанные ему сюжеты, на этой основе и родились его «кавказские» поэмы («Измаил-бей», «Кавказский пленник», «Каллы», «Аул Бастунджи», «Хаджи-абрек»). Вряд ли стоит искать другой источник – его не было. Была нежная любовь к Кавказу, интерес к его жителям, уважение к храбрости его воинов – то, что он узнал от Павла Петровича. И была собственная позиция: слово в защиту тех, кто обречен покориться превосходящей силе. Снова увидеть Кавказ, и не глазами десятилетнего мальчика, а человека вдвое старше, ему предстояло только в 1837 году.
Но Кавказ, если хотите, действительно стал для него судьбой. Большая часть всего им написанного – о Кавказе. Если для Пушкина эти горы стали только вехой в биографии, если Лев Толстой захватил Кавказ только краем и написал на кавказскую тему не много, то у Лермонтова с Кавказом связана вся его недолгая жизнь. Он бывал там несколько раз в детстве, он стал неразлучен с «кавказской» семьей Шан-Гиреев, он был послан на Кавказ воевать, там он и погиб. Чем не воля рока?!
Какой странный путь от:
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.
В младенческих летах я мать потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас.
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.
Я счастлив был с вами, ущелия гор;
Пять лет пронеслось: все тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Люблю я Кавказ!..
