Не дожидаясь, пока к матросам вернется дар речи, первый помощник бросил стонущему:
— Принеси фонарь.
Матрос замолчал, встал и прихрамывая отправился на поиски фонаря. Постепенно оцепенение начало покидать и остальных матросов. Первый помощник указал на угол, свободный от блестящих осколков.
— Положите Фаленита туда. И пусть кто-нибудь сходит за крепкими кандалами.
Матросы молча повиновались. К тому времени, когда Аритона положили в указанном месте, вернулся раненый матрос, неся зажженный фонарь. Желтовато-медный свет отражался в струйках крови, которая текла по щекам и плечу принца. Его рваная рубаха уже успела пропитаться кровью.
— Я ведь предупреждал вас. Рубка — неподходящее место, чтобы держать такого пленника, — тихо высказал свой упрек офицер. — Прикажите, чтобы его перенесли в более надежное помещение.
— Когда мне понадобится ваш совет, я сам его спрошу, — сердито ответил ему первый помощник. — А пока останетесь здесь и будете караулить Фаленита до прихода лекаря. Думаю, он скоро появится.
Однако лекарь все еще был занят извлечением наконечника вражеской стрелы, застрявшей в животе капитана. Офицеру не оставалось ничего иного, как молча ждать. Не желая вызывать новые всплески раздражения, он не сказал своему командиру, что Аритон опасен не только магическими штучками. Одно его присутствие на корабле пугало матросов и могло подтолкнуть к бунту даже самых стойких и рассудительных.
В этот момент один из моряков вскрикнул и отскочил в сторону. Вернувшийся в эту минуту первый помощник увидел, что пленник пришел в себя. Открывшиеся изумрудно-зеленые глаза были устремлены на тех, кто находился в рубке. Острое лицо Фаленита оставалось бесстрастным, хотя наверняка только боль мешала ему повторить представление с тенями. Первый помощник вглядывался в лицо врага, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции, но так ничего и не обнаружил.
— Напрасно старался, — наконец сказал первый помощник, чтобы как-то завязать разговор.
В его сознании никак не укладывалось, что у этого ублюдка и их любимого наследного принца одна мать. Его светлость Лизаэр непременно попытался бы завоевать симпатии своих пленителей изящными и остроумными речами, но Аритон Картанский предпочитал молчать. Он глядел в одну точку, а застывшее лицо казалось высеченным из камня. Гнетущую тишину нарушал лишь скрип такелажа и обшивки. Матросы беспокойно переминались с ноги на ногу, пока со стороны лестницы не послышалось характерное бряцание металла. Это возвращался матрос, посланный за кандалами.
— Закрепи их понадежнее, — велел первый помощник, поворачиваясь к двери. — Заклинаю возмездием Даркарона: не спускайте с него глаз. Королю он нужен живым.
С этими словами он удалился, на ходу распорядившись, чтобы плотник отправил кого-нибудь для починки кормового иллюминатора. Не успели матросы собрать нужные для работы инструменты, как «Брианну» вновь окутала непроглядная тьма. Грохот, послышавшийся со стороны кормы, заставил первого помощника вернуться в рубку.
На этот раз завеса рукотворной тьмы исчезла раньше, чем он налетел на штурманский стол. Аритон лежал на полу, придавленный телами стражников. Постепенно матросы пришли в себя и стали беспокойно озираться по сторонам. Им было не до соблюдения уставных отношений; несколько человек что-то сердито бормотали себе под нос.
— Потише!
Первый помощник склонил голову, чтобы выслушать доклад о случившемся.
— Стекло, — объяснил офицер. — Пытался перерезать веревки на запястьях, Даркарон побери этого ублюдка.
Пол возле лежащего Повелителя Теней был залит кровью. Кровь виднелась и на его тонких пальцах. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ему почти удалось перерезать веревку.
— Раз так, стяните ему пальцы проволокой.
Не испытывая более к пленнику никакой жалости, первый помощник послал матроса за мотком проволоки.
Вскоре Аритон пришел в себя. Сильные руки матросов подхватили его и поставили на ноги. Он огляделся. Первый помощник подавил в себе отчаянное желание отойти в сторону, чтобы не встречаться взглядом с этими зелеными глазами. Только однажды он видел у человека подобное выражение лица; то был преступник, приговоренный к повешению за изнасилование собственной дочери.
