Хелен передала лампу Г. М., который, надев очки, принялся вертеть ее в руках.
– Знаете, – заметил он после паузы, – такие вещи заставляют склоняться под тяжестью древности. Сколько лет этому светильнику?
– Немногим более трех тысяч.
– Странный образчик лампы, не так ли? Как она действовала?
– Ее наполняли маслом до краев и вставляли плавающий фитиль. Видите резные изображения по бокам?
– Ну?
– Это сцены из Книги мертвых,[10] – сказала Хелен. – Не слишком приятные. Мы нашли ее во внутреннем гробу мумии – возле руки.
– Присутствие лампы в таком месте необычное явление?
– Да. В это вкладывалось какое-то особое значение.
Г. М. взвесил лампу в руке.
– Она лишь чуть больше и тяжелее пепельницы, – заметил он. – Ну и что здесь не так?
– Насколько я знаю, ничего. Но…
– Но – что?
– Мне не хочется залезать в эмоциональные дебри, – сказала девушка. – Я намерена сделать то, что говорила репортерам: вернуться в Северн-Холл, как только Бенсон все там для меня приготовит, поставить эту лампу на каминную полку в своей комнате в качестве доказательства, что проклятие – чушь, и похоронить себя там до тех пор, пока не напишу подробную историю нашей экспедиции. Вас удивляет наличие у меня литературных склонностей?
– Не сказал бы.
Хелен бросила на него странный взгляд:
– А предположим, со мной что-то случится?
На лице Г. М. мелькнула усмешка, и она склонилась вперед:
– Я серьезно!
– Я тоже. Что может с вами случиться?
Хелен посмотрела в окно, словно интересуясь происходящим снаружи.
– Вы же слышали, что сказал тот человек.
– Алим… как бишь его?
– Да. «Обратится в пыль, будто не существовала вовсе». Конечно, я знаю, что это невозможно. И все же…
Ее голос увял. Г. М. смотрел на нее с интересом, вызванным происшедшей в ней внезапной переменой.
Хелен глядела в окно, по-видимому, на тусклую гряду пирамид, движущуюся вдалеке. Ее тело напряглось, рот слегка приоткрылся. Что она увидела там, было невозможно определить, но это вынудило ее застыть и затаить дыхание. Затем она кивнула собственным мыслям и устремила на Г. М. сосредоточенный невидящий взгляд.
– Сэр Генри… – Девушка кашлянула.
– Угу?
– Пожалуйста, забудьте все, что я вам говорила.
– Что?!
– Я сказала, что нуждаюсь в вашем совете. Несколько минут назад так оно и было. Но теперь он мне не нужен! – Ее голос дрогнул, словно от ужаса. – Я не хочу его! Не хочу!
Апрель в Англии начался с холодного дождя, напрочь смывшего все воспоминания о Египте. Причем холод нигде не ощущался сильнее, чем в Северн-Холле.
Путешествие из Лондона к Северн-Холлу достаточно приятно, если вы располагаете автомобилем. Однако ехать поездом свыше трех часов через Суиндон и Пертон в Глостер[11] значительно скучнее. В Глостере нужно пересесть на автобус или такси и ехать на юго-запад в сторону Шарпкросса,[12] покуда высокая каменная ограда обширного поместья не покажется вдалеке от дороги.
Вы въезжаете в поместье через обширные ворота, мимо сторожки, по извилистой гравиевой аллее и через две минуты с изумлением взираете на Северн-Холл.
Пристрастие к готическому стилю было введено в середине восемнадцатого столетия неким мистером Хорасом Уолполом.[13] Мистер Уолпол купил скромную виллу в Туикенеме[14] и постепенно стал расширять ее в манере, которую его романтическая душа полагала средневековой. Темные башни, цветные стекла, старинные доспехи и оружие радовали его сердце в Строберри-Хилл.[15] Вскоре мистер Уолпол написал роман «Замок Отранто», положив начало литературному стилю, который с помощью миссис Рэдклифф и Монаха Луиса[16] получил продолжение в девятнадцатом веке.
Наши прабабушки трепетали от страха над их романами. «Разве это не ужасно?» – спрашивает одна из них на страницах мисс Остин[17] со свойственной им мягкой сатирой.
Героинь с нежным взглядом преследовали жестокие графы в коридорах полуразрушенных замков.
Готика в архитектуре стала увлечением натур достаточно романтических и богатых. К их числу в 1794 году принадлежала жена первого графа Северна.
Леди Северн уговаривала быстро разбогатевшего супруга построить дом, достойный его недавно приобретенного царства. Лорду Северну не слишком нравилась эта затея – будучи простым человеком, он предпочитал стилю комфорт. Но он без памяти любил свою Огасту, чей портрет все еще висит в Северн-Холле, и поэтому решительно отдал себя на милость архитектурных экспериментов.
