Мадам Присцилла еще до начала бала показала Сатин выход из зала, и комнаты, где девушки уединялись со своими кавалерами. Также мадам заранее выбрала для нее самую дальнюю из них, но путь этот оказался волнующим и слишком коротким. Мужчина позади не сопротивлялся магическому обаянию одалиски, наоборот, он был восхищен и заинтригован.
От близости этой странной женщины мысли Сороса путались, или во всем виновато вино, изрядную порцию которого они выпили еще по пути. Да и не все ли равно? Ему было хорошо, легко и свободно, как не было уже очень давно. Хотелось хоть на один вечер перестать думать о безопасности короля и государства, побыть хоть чуть-чуть человеком, отдаться на волю собственных желаний. И сейчас он желал ее…
Оказавшись в комнате, одалиска почти опрокинула его на мягкий белоснежный ковер, протянула бокал с вином, слуха коснулась чарующая музыка пустынных жителей, что-то магическое было в ней, в девушке, танцующей сейчас перед ним в каком-то неизведанном, эротическом танце, в вине, в самой обстановке. Он словно во сне оказался, в чудесном сне, от которого не хотелось просыпаться. И эта девушка…
Он не заметил, как она легко сняла с него сюртук, рубашку, коснулась обнаженного торса своими порхающими, словно бабочки, пальцами по коже, он попытался поймать ее за руку, но одалиска ускользнула, сняла с его шеи злосчастный шелковый платок, завязала ему глаза и прошептала:
— Если попытаешься снять, все закончится.
Он неуверенно кивнул, а потом окунулся в настоящее блаженство страсти и чувственности. Что она вытворяла своими умелыми пальцами, как целовала его, вызывая давно позабытые ощущения жизни, до этой сказочной встречи он словно мертвый был, но сейчас, она возрождала его, раскрываясь сама, она пробуждала и его к новой жизни. Он пережил удивительные мгновения, не видя, но, чувствуя бархат кожи, запах какой-то восточной пряности, легкий сладковатый вкус губ, ее поцелуи могли свести с ума, ее объятия погружали в бездну, а страсть, с которой одалиска отдавалась ему, разжигала пожар еще большего желания. Он не мог насытиться ею, он не хотел насыщаться ею, и уж точно не желал отпускать…
Но так же, как и всякая сказочная ночь, эта подошла к концу, прекрасная девушка исчезла, как ночное видение или это он так постыдно уснул даже не заметив, как она ушла, а когда очнулся и осознал, что она ушла, то поклялся сам себе, что непременно найдет свою ночную незнакомку. Правда он не был уверен, что будет делать дальше, но она слишком глубоко запала в его душу, чтобы вот так просто все оставить как есть.
* * *
Леди Ровенна приехала в особняк мадам на рассвете. Все получилось даже лучше, чем она могла себе вообразить. И сейчас, в тишине мерно покачивающейся кареты она могла признаться самой себе и никому больше, что ей понравилась эта ночь. Она не была собой, она была Сатин, страстная, уверенная в себе, красивая и неотразимая. Это чувство окрыляло ничуть не меньше, чем понимание, что все закончилось, что теперь она еще на шаг приблизилась к своей мечте, к своему любимому мужчине, которого представляла ночью на месте этого полукровки. Они были странно похожи, но если король сам вел ее, то здесь главной была она, и эта власть, безграничная власть над распростертым на ковре мужчиной ей очень понравилась. Но, конечно, сегодняшняя ночь любви не шла ни в какое сравнение с той ночью с королем. По крайней мере, именно в этом она так отчаянно пыталась себя убедить.
— Ну, что? — спросила графиня, едва леди оказалась в своей комнате и сняла плащ.
— Вы не ложились? — спросила она, опустив привычное слово «матушка».
— Какой сон, когда я так волнуюсь за тебя.
«Какое лицемерие» — вдруг подумала Ровенна.
Странно, но что-то изменилось в ней сегодня, само сознание поменялось. Она перестала быть жертвой, как недавно говорила мадам Присцилла, перестала смотреть на мать, как на истину в последней инстанции, как на хозяйку ее жизни, ее души, ее будущего. Теперь графиня предстала перед ней разочарованной в жизни и в себе, уставшей женщиной, которую следовало пожалеть. Что она и сделала.
