А вечером, идя домой с работы по железнодорожным путям, она собирала в холщевую сумку, упавшие с паровозов, куски угля, чтобы по — лучше протопить печь в маленькой коморке в бараке, где её ждали вечно голодные Нюрка, бабка и клопы.
Зима в этом году выдалась лютая. Брезентовые рукавицы каленели и совсем не гнулись на сильном морозе, а без них холодный, колючий уголь примерзал к рукам и они потом, не смотря на грубые мозоли, трескались до крови. Но и эту маленькую радость ей не всегда удавалось донести до дома. Несколько раз ее ловили милиционеры и заставляли вытряхивать весь, собранный ею уголь в ведро. Ведь у них дома тоже были печки.
Плача горючими слезами, Наталья злилась и в душе желала им за их коварство всего самого плохого и страшного. Но, когда увидела одного из них рухнувшим замертво с железнодорожной платформы от пули, преследуемого им бандита, тут же простила ему все свои обиды.
Питались Дувайкины картошкой и салом, привезенными из деревни. А шали, платки и другую справную одежду на базаре меняли на сахар и молоко для маленькой Нюрки.
Но всё же утром, еле разлепив глаза и пытаясь размять ноющее после вчерашней усталости тело, Наталья слабо надеялась, что сегодня им станет лучше. Ведь хуже — то уже некуда.
Стараясь не разбудить Нюрку и многочисленных соседей, Наталья затопила остывшую за ночь печь. Заворожено глядя на жаркое пламя, разгоравшихся поленьев и с треском разлетавшихся ослепительных искр, попила кипяточку со светлой, спитой заваркой и размоченными сухарями и потуже заколола свою длинную косу, чтобы она не разметалась под платком.
Собравшись, Наталья вышла в темный, длинный коридор, где её тут же притиснул сосед Митяй, живший в соседней комнатке со своей многочисленной семьей. Маленький, худенький с противным запахом изо рта, он едва доставал ей до подбородка, но она с трудом с ним справлялась. Вот такой он был охальник!
— Да уйди ты, ирод! Вот Манька твоя увидит и тебе мало не покажется! Забыл, паразит, как она тебе в прошлый раз твою лысину тазом проломила? — пыталась оттолкнуть своего приставучего соседа Наталья.
— Не увидит она, не увидит, спит ещё, — продолжал елозить похотливыми руками Митька по Наталье, стараясь залезть к ней под юбку, но вдруг отлетел в угол и заматерился. Видно сильно стукнулся.
Это еще один её вечно пьяный сосед Санька Истомин в темноте прокладывал себе дорогу к двери.
Почувствовав свободу, Наталья выскользнула на улицу, благодарно покосившись на своего спасителя Саньку, пристроившегося по нужде в углу двора.
Вечером всё видевшая бабка вкрадчиво посоветовала уставшей до черта Наталье: — Пригляделась бы, ты, к Саньку. Холостой ведь. Ну, пьет, так он же пока одинокий. Не вытянешь ты одна Нюрку, вымоталась вся! Не равен час сляжешь!
Бабка была хоть и старая, но не выжившая из ума. И переживала она не только за Наталью, их кормилицу, но и за Нюрку, которой, не стань Натальи, светил хотя бы детский дом. А уж она, — немощная бабка и вообще никому была бы не нужна.
С первого взгляда Александр к себе не располагал, да и со второго тоже. Сверлящие светлые, глядящие в упор, глаза, упрямая линия рта и глубокая продольная бороздка чуть выше переносицы предупреждали о властности и строптивости его характера и не сулили ничего хорошего. Но, исходящая от него, мужская сила — притягивала к нему.
Другого выбора у Натальи не было и она решилась.
К концу недели Наталья, понимавшая, что бабка права, робко зашла в открытую комнатку Саньки, собрала разбросанные там рубахи и штаны и долго стирала их в корыте, а потом тщательно выполоскала их под колонкой. Санька работал кочегаром на паровозе, потому — то его одежда колом стояла от пота, грязи и угольной пыли.
Красные от ледяной воды руки Натальи сходили с пару. Она старательно отогревала их своим дыханием и снова полоскала и полоскала посветлевшие рубашки.
Потом повесила всё во дворе под Санькиным окном.
Придя домой, как всегда пьяным, Александр всё же оценил геройский поступок Натальи и в приподнятом настроении с бутылкой самогона и с сахарным петушком для Нюрки зашел к ней в комнату.
