Немного оклемавшись, солдаты, наконец, огляделись. Кустарник уходил в глубокий овраг и оканчивался лесом.
Из пяти, захваченных ими в окопе, винтовок заряженными оказались только две.
Решили предельно осторожно идти по краю леса, в надежде выйти на какой — нибудь населённый пункт. Шли молча, если разговаривали, то шёпотом. И радовались, что солнце уже стояло в зените и ничто не отбрасывало пугающей тени. Под ногами путался низкорослый кустарник, а над головами перешёптывались листвой кроны высоких, стройных берёз.
Наконец впереди показалась небольшая деревушка.
Солдаты затаились и долго наблюдали. За избами на огородах копошились бабы, подростки и старики. Опасаясь скорых военных действий, они старались успеть выкопать картошку. В пыли улицы копошилась ребетня.
Немцев в деревне не было.
Вскоре подпасок, усердно щёлкая кнутом, пригнал в деревню небольшое стадо коров. Замыкая шествие, брёл старый пастух. Хозяйки встречали бурёнок возле своих плетней и загоняли их в хлев.
Тимофей вздрогнул: у него над ухом громко сглотнул голодную слюну молодой солдат Илюха. Голод чувствовали все. И, когда в крайнем дворе бабка с ведром пошла в хлев, солдаты трусцой пересекли небольшой лужок и подошли к раскрытой двери хлева. От туда послышался звон, ударявшихся о ведро, молочных струй и пахнуло молоком. Голодные желудки вызывали лёгкое головокружение.
Бабка обернулась на шум шагов и вздрогнула. Откликнувшись на испуг хозяйки, дёрнулась корова, едва не опрокинув ведро.
— Мать, дай молочка, — попросил Илюха.
Бабка оглядела усталых, с почерневшими лицами солдат, их мокрую форму и грязные сапоги без особой жалости. Но подвинула ведро к ним поближе.
Тимофей раньше не любил парное молоко, но сейчас вкуснее его не было ничего на свете.
— Нам бы хлеба, — попросил он бабку, передавая ведро с остатками молока другому солдату.
— Нету хлеба! — Бабка зло поджала тонкие губы. — Уходите, неравён час немцы придут, а у меня в избе внуки малые. Родители — то их на фронте! Так, что спрос с меня!
— Извини за беспокойство, хозяйка, — обиженно выдавил из себя Тимофей, выходя из хлева в широкий двор.
— Ладно, обождите, — сжалилась бабка и пошла в избу.
В ближайшем окне тут же показались три грязные детские рожицы.
Бабка вынесла, завёрнутый в полинявшее расшитое полотенце, неполный каравай ржаного хлеба.
— До коле драпать будете, защитники? До войны кричали, что немцев шапками закидаете! — зло глянула она на солдат, подавая хлеб.
— Вот злыдня! — тихонько взвился Илюха, когда солдаты вышли со двора и поспешили к лесу.
— Она права! — осадил его старшина.
— Конечно, права. Только чем мы против пушек и танков воевать должны: незаряженными винтовками? Танк вилами не остановишь! — встрял в нелёгкий разговор солдат Иван.
Все молча с ним согласились, но неприятный осадок от, испытываемого всеми солдатами, унизительного бессилия расстраивал сердце каждого.
Шли долго краем леса, обходя сёла и деревни стороной. Ночью пошёл сильный дождь. От него не спасала даже чаща. Крупные капли стучали по листьям и промокшим пилоткам, холодными дорожками стекали за шиворот. Скоро гимнастёрки промокли и в лучах, вошедшего солнца, парили на спинах, бежавших трусцой, солдат.
Только на следующий день они достигли прифронтовой полосы, о которой возвестила приближающаяся канонада боя. Обойдя этот гул стороной по непроходимым лесным оврагам, Тимофей с товарищами увидел мелькавшие среди дерев фигуры. И тут же раздались выстрелы. Старшина охнул и упал, выронив винтовку.
— Не стреляйте! — громко закричал Илюха, оглядываясь на упавшего старшину. Он был уверен, что они попали к своим, хотя в лучах садившегося впереди, солнца хорошо различимы были только они.
