Проклятье диавардов - страница 10

— Хорошо у вас, — пробормотал я, клонясь к плечу Алины. — Такие вы ребята симпатичные, веселые, живые…

Неожиданно в комнате наступила тишина, я ощутил нацеленные на меня взгляды, и сон мой прошел сам собою.

— Живые, симпатичные? — заговорил Бакалаврин, роняя одно за другим чугунные слова. — Мы, кажется, забыли, зачем пришли? Довольно! Подайте бумаги.

Ему осторожно протянули полиэтиленовый пакет веселенькой раскраски. В пакете оказались скомканные разрозненные страницы рукописей.

— Зря ты сразу уж так, Миша, — пробормотал я.

— Почему же зря? — Бакалаврин пожал плечами. — Рукописи эти отклонены семинаром и опубликованы не будут. Печально, конечно, но зато теперь, — он бросил в камин охапку листков, — пусть кто-нибудь попробует доказать, что они были плохи! Пусть докажет хотя бы, что они были не гениальны! А?! Ха-ха!!

Он смял еще несколько страниц и швырнул в огонь.

— Да разве это способ?! — возмутился я. — Ты же сам ничего не сможешь доказать! Фактом останется только то, что твои рукописи зарубили — а это уже оценка. Ты оставь хоть почитать что-нибудь. Вот мне, например. Я лицо незаинтересованное…

— Зарубили — это еще не оценка, — возразил Миша, — зарубить можно по причинам, которые прославят автора в веках. А вот “низкий художественный уровень” мне теперь не припаяешь, шалишь! Впрочем… — он выдернул из стопки сложенную газету и протянул ее мне, — возьми, если хочешь, почитай на досуге. С этим мне уже ничего не сделать — какая-никакая, а публикация. Факт истории. Остальные — в огонь!

Туча искр поднялась над дровами, когда в них ударила тяжелая пачка. Клубы дыма поплыли из камина в комнату, и чем сильнее разгоралась бумага, тем сильнее, гуще валил дым.

— Дымоход засорился, что ли? — забеспокоился я.

Все молча глядели в огонь.

— Надо заслонку пошире приоткрыть! — сказал я.

И снова никто не шевельнулся.

В комнате между тем уже было сине. Не то, чтобы мы задыхались, но и просто нюхать этот дым особой радости, конечно, не было.

— Нужно сматывать удочки, — заявил я решительно, — а то угорим еще, чего доброго.

— Угу, — вяло отозвался Миша, — пожалуй, пора… Однако никто так и не двинулся с места.

— Ну, чего сидим? — я с трудом поднялся, стараясь не опираться на больную ногу. — Давайте дам выносить!

— Нет, — сказал Бакалаврин, — ты первый.

— Как это первый? Чего бы вдруг? Ты, Бакалаврин, меня не серди, я страшен в дыму! Кстати, нужно будет еще камин затушить…

— Помолчи, инвалид! — Миша подошел к окну и широко его распахнул. — Камин я сам затушу. А ты идешь первым и всех принимаешь внизу, понял?

— Правильно, он же инвалид, пускай первым спускается! Будет остальных принимать! — послышался сквозь дым всеобщий гомон.

Я в нерешительности посмотрел на Алину. Она подмигнула мне, весело улыбаясь, и сказала:

— Только смотри, не урони!

— Ладно, — махнул я рукой. Сейчас не важно, кто первый, кто последний. Важно эвакуировать дам и ликвидировать очаг поражения, пока мы не провоняли весь “Флогистон”.

Я подковылял к подоконнику и, осторожно перенеся через него больную ногу, в последний раз оглянулся. Огоньки свечей расплывались в дыму. Над ними мутно светились овалы лиц и глаза, глядевшие на меня в упор. “Иди же!” — читал я в каждом взгляде.

Несколько сильных рук, взяв под мышки, легко опустили меня на землю. Ночной воздух казался необычайно свежим. С деревьев капало. Темные окна “Флогистона” слепо уставились в чащу леса. Замок, как и прежде, пребывал в безмятежном покое, и только над моей головой из раскрытого окна каминного зала вытягивалась сизая пелена.

— Ну, — сказал я туда, в дымный полумрак. — Выходи по одному!

— Миша, Алина! Вы живы там?

Молчание.

— Эй, Бакалаврин! — позвал я испуганно. — Кончайте, ребята, что за дурацкие шутки!

Проклятая нога не позволяла как следует подпрыгнуть, чтобы заглянуть в комнату. Я хромал под окном взад-вперед тщетно пытаясь понять, что происходит там внутри. Наконец, когда злоба и беспокойство мои дошли до предела, я увидел Бакалаврина.

Миша, мрачно сопя, влез на подоконник и тяжело спрыгнул ко мне.

— Вы что, обалдели там все? — набросился я на него. — Где остальные?