В действительности количественные соотношения населения и оборудования - как и вообще условия экономического развития в истории - подвержены столь разнообразным влияниям, что всегда бывает затруднительным точно определить их тип. В любом случае, я не могу включать столь развернутый анализ в краткий обзор, который лишь в общих направлениях способен показать то мощное движение, что одушевляет Землю. Впрочем, недавнее замедление демографического роста само обнаруживает всю неоднозначность последствий этого процесса. Дело в том, что возобновление развития, проистекающее из человеческой деятельности, которое делают возможным или поддерживают технические нововведения, всегда приводит к двойственным последствиям: поначалу оно потребляет важную часть избыточной энергии, однако затем само начинает производить непрерывно растущий энергетический избыток. В последующий период этот избыток делает рост более затруднительным, так как растущее население уже не справляется с потреблением избытка. В известный момент интересы расширения нейтрализуются противоположными интересами, интересами роскоши: первые еще играют некоторую роль, но обманчивым, ненадежным и зачастую бессильным образом. Падение демографических кривых, возможно, служит первой приметой того, что процесс теперь идет с обратным знаком: что сейчас важно в первую очередь - не развитие производительных сил, а роскошная растрата, ими произведенная.
В этот период готовится огромное расточительство: когда после целого столетия заселения земель и индустриального покоя был достигнут временный предел развития, две мировые войны устроили самые грандиозные оргии богатств - и людей, - какие только знала история. Тем не менее, такие оргии совпадают с ощутимым подъемом общего уровня жизни: масса населения пользуется все более многочисленными непроизводительными услугами; работы стало меньше, а зарплата возросла.
Дело в том, что человек на нашей планете, правда косвенным, вспомогательным образом, является ответом на проблему роста. Несомненно, с помощью труда и технических изобретений человек сделал возможным расширение сферы своего обитания за ее изначальные пределы. Но как травоядное представляет собой роскошь по отношению к растению, а плотоядное - по отношению к травоядному, - так и человек изо всех живых существ более всего способен интенсивно и роскошно потреблять тот избыток энергии, который давление лсизни предоставляет для сгорания, в соответствии с солнечным истоком своего движения.
Эта истина парадоксальна - до такой степени, что становится прямо противоположной той, с которой мы привыкли иметь дело.
Эта парадоксальность подчеркивается тем фактом, что в кульминационной точке изобилия смысл его всевозможными способами маскируется. В существующих условиях все способствует затемнению того основополагающего движения, которое стремится возвратить богатство к его функции - к дару, к безвозмездному расточению. С одной стороны, механизированная война со своими опустошениями выставляет упомянутое движение как чуждое и враждебное человеческой воле. С другой, - требование повышения жизненного уровня никоим образом не выставишь как потребность в роскоши. Движение, это требование отстаивающее, служит даже протестом против роскоши крупных состояний: таким образом, повышение жизненного уровня отстаивается во имя справедливости. Мы, разумеется, ничего не имеем против справедливости, но да позволено нам будет заметить, что слово справедливость скрывает здесь в себе глубокую истину своей противоположности, которой-то как раз и является свобода. Верно, что вместе с маской справедливости свобода получает и тусклую, неприметную внешность существования, подчиненного необходимости: это скорее сведение ее границ до наиболее справедливых, нежели то опасное спускание с цепи, при котором свобода утрачивает весь свой смысл . Это гарантия от риска рабства, а не воля брать на себя тот риск, без которого нет свободы.
Ощущение проклятия связано с этим двояким изменением движения, которого от нас требует потребление богатств. Отказ от войны в той чудовищной форме, которую война принимает, и отказ от роскошного расточения, традиционная форма которого отныне обозначает несправедливость. Сейчас, когда
