Я не тот, за кого вы меня принимаете.
Джейн Уэлш Карлейль[14]
Позже друзья собрались у Саймона в кабинете. Бартоломью Бут, совершенно сбитый с толку, с хмурым видом держал в руке бокал и пытал Армана Готье:
— Ты говоришь, моя новая гнедая кобыла та, да не та? Ты мне все-таки объясни, как это понимать? Трокмортон уверял меня, что купил ее только что. И к тому же в Татте. Он даже показал квитанцию об оплате! А почему я взял у него лошадь? Чтобы выручить его с карточными долгами. Он сказал, что ужасно запутался и у него нет другого выхода, как продать кобылу. Ну и еще я не устоял перед выгодной сделкой. Я заплатил только половину того, что с меня взяли бы, если бы я покупал ее в Татте.
Бартоломью поочередно поглядывал то на Армана, то на Саймона, пришлепывая свой изысканный шейный платок, слишком пышный и делавший его похожим на голубя. Растерянного, худосочного голубя с роскошным оперением на груди.
— Вы оба считаете, что Трокмортон поступил со мной нечестно? Вы это хотите сказать?
— Научись смотреть правде в глаза, Боунз. Трокмортон сплавил тебе бракованную лошадь. Больше мне нечего добавить. — Арман хитровато улыбнулся Саймону, который только кивнул в знак согласия.
— Вы не верите, что он увяз в долгах? — Бартоломью сердито сверкнул глазами на приятелей. — И что его теребят приставы? По-вашему, ему не грозит Ривер-Тик? Разве у него не пусто в карманах? Разве он не на мели?
Саймон поддержал Армана.
— Боунз, у него денег куры не клюют, — сказал он, отпив шампанского. Было так приятно расслабиться перёд обедом, находясь в собственном доме, в окружении друзей, и чувствовать себя свободным от мыслей о беснующейся юной девушке наверху! «Такой свободный, что дальше некуда», — подумал он, рассеянно потирая пострадавшую щеку. — Твой Трокмортон, поди, уже где-нибудь отплясывает джигу и не нарадуется, что возместил половину денег за свою ошибку.
— Нет! — Боунз яростно мотал головой. — Это невозможно! Лошадь, вероятно, просто занемогла. Я видел ее на той неделе в Татте — она была веселая и резвая. И когда покупал, тоже! А сейчас понурая, совсем как неживая. Стоит все тут. А я думал выставить ее на бега!
Арман наклонился к своему бокалу с бренди.
— Кинь своей кобыле в желудок еще одного угря — и она снова оживет. — Он подмигнул Саймону, глядя поверх кромки бокала.
Саймон засмеялся в кулак, зная, что доверчивого Боунза, Трокмортона и даже самых почитаемых клиентов Таттерсолза надували самым элементарным способом. С угрем в брюхе дохлая кляча неизменно превращалась в быстрого скакуна и оставалась таковым, покуда тварь не переваривалась у нее в желудке. И наоборот, чтобы норовистую кобылу выдать за спокойную верховую лошадь для леди, ее поили элем и продавали. А потом, когда хмель проходил, она разносила перила в стойле.
Бартоломью по-прежнему гневно сверкал глазами на Армана.
— Забудь о ней, Боунз, — посоветовал другу Саймон. — Отправь несчастную животину в поместье и дай ей дожить там свой век. Или завтра с утра пораньше наведайся на Фишмангер-лейн[15].
— Вот вероломный человек! — проворчал Бартоломью. Он сокрушенно качал головой, словно был скорее разочарован, нежели разгневан жульничеством, и в развитие своей мысли распространил претензии с Трокмортона на весь род человеческий. Обобщения Бартоломью часто носили глобальный, равно как и запоздалый, характер. — Бессовестные люди! Пользуются добросердечием таких, как я, вот как это называется.
— Несчастный Боунз, — посочувствовал другу Арман, когда тот, внезапно постаревший, словно раздавленный, изнуренно поплелся к столику налить себе вина. — Больно видеть, как в близком тебе человеке истребили светлые чувства. Дорогой Боунз, я понимаю твои страдания и глубоко сопереживаю. — Он подмигнул виконту: — Саймон, ты видишь, наш друг в унынии. Мог бы сказать повару, чтобы он приготовил ему на вечер угря под соусом из петрушки.
Виконт подавил смешок, видя, как у Бартоломью вдруг окоченела спина и он, наливая в этот момент вино, плеснул через край бокала.
