Двери распахнулись.
Лэнгдон предполагал увидеть еще один зал. Но его ждал новый сюрприз. За дверями начинался темный тоннель.
* * *
Адмирал Авила не стал торопиться, когда толпа гостей ринулась к едва освещенному проходу. Войдя в тоннель одним из последних, он с удовлетворением отметил, что там почти ничего не видно.
Темнота здорово облегчит работу.
Прикасаясь к четкам, лежащим в кармане кителя, он внутренне собирался, прокручивая в голове детали операции.
Время будет иметь решающее значение.
Тоннель шириной метров шести, плавно идущий налево и вверх, был сделан из плотной черной ткани, натянутой на полукруглые арки. Пол покрывала роскошная черная ковровая дорожка, а две светящиеся полосы по ее краям чуть рассеивали темноту.
– Пожалуйста, снимите обувь, – шепотом повторял смотритель музея вновь прибывшим. – Снимите и возьмите ее в руки.
Лэнгдон снял лакированные вечерние туфли, и ноги в носках погрузились в мягчайший ворс ковра. Все тело вмиг инстинктивно расслабилось. Послышались блаженные вздохи – остальные гости испытали то же самое.
Мягко ступая, Лэнгдон двинулся вперед по тоннелю туда, где у черного занавеса гостей встречали смотрители музея. Каждому вручали нечто похожее на толстое пляжное полотенце, а затем провожали дальше.
Возгласы радостного удивления постепенно сменились настороженной тишиной. Лэнгдон наконец подошел к занавесу, и смотритель протянул ему аккуратно сложенный кусок ткани – как оказалось, не полотенце, а небольшое ворсистое одеяло, к одной стороне которого была пришита подушка. Лэнгдон поблагодарил и шагнул за приоткрытую завесу.
Второй раз за вечер он застыл в изумлении. Конечно, он пытался представить, что увидит по ту сторону занавеса. Но такого точно не ожидал.
Мы что… за городом?
Перед ним раскинулась широкая лужайка, над ней сияло звездное небо. Узкий месяц всходил над одиноким кленом, стрекотали сверчки, теплый ветер ласкал лицо, воздух был напоен ароматом свежеподстриженной травы, сменившей мягкий ковер под ногами.
– Сэр, пожалуйста, выберите себе место, – прошептал смотритель музея и, взяв Лэнгдона за руку, вывел на лужайку. – Расстелите одеяло, ложитесь и наслаждайтесь.
Лэнгдон стоял на траве в окружении столь же ошеломленных гостей – все выбирали места, чтобы постелить одеяла. Лужайка была большая, размером с хоккейную площадку, ее окружали деревья, заросли овсяницы и камыша. Камыш тихо шелестел на ветру.
Лэнгдону понадобилось несколько сенунд, чтобы понять: все это иллюзия. Но какая! Настоящее произведение искусства.
Это напоминает сложно устроенный планетарий, думал он, поражаясь, с каким вниманием к деталям выполнена работа.
Небо, звезды, месяц, плывущие облака – все это проекция. Равно как и пологие холмы вдалеке. Камыш, деревья с шелестящими листьями, кустарники – очень искусная имитация или даже живые растения в горшках. Туман, окутывающий кусты и деревья, хитроумно скрывал острые углы и прямые стены огромного зала. Так возникала иллюзия окружающей природы.
Лэнгдон присел и потрогал траву. Мягкая, совсем как настоящая, разве что совершенно сухая. Он где-то читал о новых синтетических покрытиях, способных ввести в заблуждение даже профессионального спортсмена. Но Кирш пошел еще дальше – он создал удивительно правдоподобную рукотворную почву со всеми ее изъянами и неровностями. Кочки, ямки – как на настоящем лугу. Лэнгдон вспомнил, когда впервые собственные чувства точно так же обманули его. Он был тогда ребенком, и его маленькая лодка плыла под лунным светом к гавани, где отчаянно палил из пушек боевой пиратский парусник. Детское сознание не могло постичь, что никакой гавани на самом деле нет, а есть подземный театр, сооруженный в пещере с водой. Классический аттракцион «Диснейуорлда» – «Пираты Карибского моря».
Но сейчас все было удивительно правдоподобно, и на лицах других гостей Лэнгдон видел такой же изумленный восторг. Надо отдать Эдмонду должное – он создал такую удивительную иллюзию, что сотни взрослых серьезных людей сбросили свои дорогущие туфли, легли на траву и устремили взгляды к небу.
Так мы делали в детстве, а потом повзрослели и все забыли.
