В кармане удачно обнаружились деньги. Решив идти на поводу своего внутреннего голоса и дальше, забрела в магазин. Цены не радовали, фасоны откровенно печалили, но любая новая шмотка, даже так себе сидящая, будоражит воображение и подпитывает свежей энергией. Я не барахольщица, в магазинах у меня не возникает болезненного зуда, меня не плющит от желания купить ВСЕ и еще немного. Но в целом мне нравиться время от времени забрести в не слишком пафосный бутик и с гордым видом бросить на прилавок перед кассой очередную ошибку дизайнера. Таких ошибок в моем гардеробе — на три коллекции. Ношу я все равно джинсы, рубашки, майки и свитера.
— Вот эта юбка очень актуальна, — пела мне девушка, пытаясь всучить нечто немыслимо асимметричное и пышное. Видимо, она слепа от природы и не видит объема моих бедер. Аберрация ее зрения была столь велика, что она не видела ни размера моей груди, ни общего абриса фигура и пыталась обратить мое внимание не вещи, рассчитанные на травести.
Но все-таки мне удалось усмотреть в череде вещичек прелестную трикотажную майку с очень смелым вырезом на груди. Почти наверняка зная, что не надену ее ни разу, я приобрела в комплект длинную юбку с рюшем по низу и фривольной расцветки шарфик.
— Хотите переодеться?
— Что? — не сразу поняла я, — а нет, упаси боже, заверните.
Нагруженная двумя легкими, но объемными пакетами я вышла в прохладный весенний вечер. Это была уже не совсем настоящая прохлада, она уже пахла прогретой пылью, застоявшимся бензиновым смогом, но в букете городских ароматов все еще явственно просматривалась зеленая терпкая нотка.
И тут я поняла, что за мной следят.
Черт его знает, как это можно понять, не имея видимых доказательств. Но кожей, затылком я ощутила взгляд, приклеившийся ко мне. От макушки он спустился к моим лопаткам и там замер, давя на позвонок так сильно, что я даже поморщилась от боли. Огляделась. Люди в этот час уже никуда не спешили, они лениво текли по улице. В их рядах на первый взгляд не было предателя, маскирующего злые намерения под праздную лень. И все-таки он был. Где? В кафе напротив? В одной из машин, тесно натыканных у обочины? Кто вдруг возымел интерес к ничем не примечательной Насте Голубкиной?
Прошла несколько метров. Давление в спину стало чуть меньше, но не пропало. Я постаралась успокоиться и идти ровным шагом. Легко сказать. Чем это мне может грозить? Да чем угодно! Это может быть взгляд убийцы, примеряющего на мне новенький оптический прицел. Это может быть сальный взгляд насильника, оттягивающего сладостное мгновение и не торопящегося спуститься от лопаток ниже. Это может быть взгляд вора, оценившего мою платежеспособность. Но я была уверена, что это взгляд принадлежит ЕМУ.
Из меня словно выдернули клапан. Воздух со свистом вышел. Я переставляла ноги, как во сне, панически боясь обернуться и мучительно желая это сделать. Обернулась. Никого. Равнодушная толпа обтекала меня, по вечернему лояльные граждане не пихались локтями, не обзывали меня росомахой, никто не мешал мне сомнамбулой маячить посреди тротуара. Темнело. Я так и не рискнула ни поймать машину, ни спуститься в метро. Держась освещенных и людных пространств, я прибыла домой почти ночью. Примерно на полпути взгляд отстал от меня, но это уже ничего не меняла. Кажется, я сошла с ума. «Доигралась», — встрял с неуместным сочувствием внутренний голос.
* * *
— Ну где же тебя носит? — Лешкины глаза сверкали от гнева, но вместе с них прыгали хитрые бесенята, — телефон отключила, с работы давно ушла. Насть, имей уважение к старшим! Мы с Сашей уже отчаялись тебя дождаться?
— С кем? — не врубилась я.
— Сюрпрайз, — в прихожую влетела загорелая до коричневого глянца, худая и ошеломляюще красивая Санька.
Кажется, для сегодняшнего дня это было уже слишком. Последние форпосты моей нервной системы рухнули и я разрыдалась прямо в коридоре. Санька к счастью решила, что от радости. Но Лешку так просто было не провести. Волевым решением изолировав меня в спальне, он минут сорок сидел рядом и просто держал за руку, делился силами. Честно говоря, я всегда была уверена, что истинная щедрость мужчины не в том, как легко он расстается с деньгами, а в том, насколько охотно он готов дарить тепло души. Правда, по жизни, это часто взаимосвязано.
