— Почему?
— Понимаешь какая штука… Ты же видела снимки. Конечно, можно скопировать, но… Характер ранений слишком уж специфичный. Их искромсали, их словно пропустили через мясорубку, нанося бессмысленные чудовищные удары. Честно говоря, я первый раз такое вижу, а видел я на своем веку немало, ты знаешь. На телах обнаружено от пятидесяти до шестидесяти двух ран различной глубины. Но во всех случаях соотношение мелких ран и глубоких, поверхностных и полостных примерно одинаковое. Это почти как почерк.
— Какой ужас, — побледнела я, жуткие сцены вихрем пронеслись в голове. Гришк, а помнишь, ты мне говорил, что не веришь в маньяков?
— Настюх, я и сейчас тебе это скажу. Народ испорчен непониманием. Обывателю вдалбливают в голову, что маньяк — это нечто такое, что не может с собой совладать. Так вот, в этом смысле я в маньяков не верю.
— Но ты же сам только что сказал… про характер ранений…
— Это другое. Почувствовав запах крови, многие, не только маньяки, и впрямь теряют голову. Но любой человек, если он не окончательно чокнутый, если он не забывает умываться утром, подтирать задницу в туалете, умудряется адекватно вести себя в социуме и не одевает штаны через голову, в состоянии контролировать свои действия в превентивном порядке. С любой тягой можно бороться. Можно бросить пить, колоться, жрать по ночам, можно не убивать, даже если очень хочется. Да что я говорю… Пить, курить… Нашел сравнение. Нет, Настюх. Это не маньяки, это подонки. Не можешь удержаться от преступления, пореши себя и проблема будет решена. Но им нравится, им просто нравится…
Гришка глотнул остаток кофе из своей знаменитой литровой кружки и долго отплевывался от гущи. Кофе Лизавета заваривала Гришке каждое утро. Он пил его частями, цедил потихоньку весь день и страшно матерился, когда кто-то по забывчивости выливал последний глоток давно остывшего и прокисшего напитка.
— Думаю, ты понимаешь, в чем основная проблема… — с надеждой посмотрел на меня коллега.
Я вопросительно посмотрела на него. Проблем было столько, что выделить среди них основную казалось непосильной задачей.
— Мы имеем дело, говоря образно, с двумя сюжетными линиями, — начал Гришка, — они могут быть связаны друг с другом, а могут не быть.
— Погоди, — перебила я его, — а с чего ты взял, что линий две? Может, это одна и та же история?
— Так не бывает, — уверенно заявил Григорий, — еще раз повторяю, для особо тупых, так не бывает. Корысть и зверство могут сочетаться в одном флаконе, но не в этом случае, поверь.
— Ладно, Гриш, — я знала, что переубедить напарника — дохлый номер, — что ты предлагаешь?
— Я думаю. С одной стороны, Насть, формально мы не имеем к этому никакого отношения. Денег нам никто не платил, заказа нет. С другой…
С другой добровольно оказаться не у дел было унизительно и обидно. Я понимала Гришку. Меня и саму события последний дней затянули в водоворот, из которого не выплыть раньше, чем удастся достичь центра воронки, и посмотреть, что в ее сердцевине. Наши потуги — чистой воды самодеятельность. Но к этому было не привыкать, мы не первый раз пускались во все тяжкие по собственной инициативе.
Не тратя время на пустую рефлексию, мы разработали примерный план ближайших действий. В жарких дебатах время пролетело незаметно. Очнулись мы от двух телефонных звонков, прозвучавших почти одновременно. Гришке звонила его ненаглядная женушка, к моей совести взывал грустный голодный Лешка.
— Насть, ты же знаешь, я не могу без тебя ужинать…
Он не мог без меня ужинать. Буквально это означало, что Лешке лениво суетиться у плиты и сервировать стол. Помнится, когда-то он делал это с удовольствием.
* * *
В секцию айкидо я могла отправиться теперь с чистой совестью. Против ядовитых шуточек внутреннего голоса у меня был универсальный антидот — служебная необходимость. Последователь Уэсибы Морихея и Стивена Сигала Петр был одним из тех, кто оказался причастен к цепочке трагических событий. Утренний визит в реанимационное отделение Склифа лишний раз подтвердил это.
Арина, истинное имя несчастной женщины, мы с Гришкой возможно долго еще не узнаем, была в очень тяжелом состоянии. Врачи избегали прогнозов, но их бегающие глаза красноречиво говорили о том, что они сами не решались сказать вслух. Дело — швах. Даже если больная оклемается, на долгие годы вперед ее удел — инвалидное кресло.
