— Вы Соня? — спросила я.
— Разумеется, — ответила девушка, и грациозно развернувшись, поспешила к барной стойке, тоже белой.
— Как могло получиться, что убитую девушку приняли за вас?
— Очень просто! Это она меня обокрала. У нее нашли сумочку с моими документами, а в кармане куртки, которую она с меня сняла, лежала карточка клуба с моими фамилией и именем.
— Господи, в клубе вас считают погибшей!
— Да хоть воскресшей, я все равно больше туда не пойду.
— Соня, — волнуясь, начала я, — скорее всего, вам угрожает опасность. Душитель охотился именно на вас!
— С чего вы взяли? — с недоверием зыркнула она в мою сторону. Глаза у нее были словно бы немного пьяными, плавающими.
— Думаю, что его ввела в заблуждение ваша куртка… Во что вы были одеты в тот вечер? Помните?
— Еще бы мне не помнить. Парка белая легкая, светло-голубые джинсы и белые высокие сапоги.
— Сапоги тоже..?
— Да, сапоги тоже сняли. Пришлось звонить знакомому, просить, чтобы он меня забрал. В милицию только вчера обратилась.
Что-то мне в этой истории не нравилось. Чем-то цепляла.
— А разве из милиции не позвонили сразу же вашим родным или близким? И кстати, почему у вас не отобрали еще и телефон? Как все произошло?
— Послушайте, давайте по порядку. Вы задаете слишком много вопросов сразу. Так о чем вы?
Она взяла паузу, как человек, которому надо что-то срочно придумать.
— Давайте начнем с того, как все случилось. Вы ведь должны были хорошо запомнить?
— Да. Я уже рассказывала об этом в отделении. На меня навалились сзади, приставили к горлу нож и потребовали снять с себя куртку и отдать сумку.
— Как же вы снимали куртку, если вас держали за горло.
— Жить захочешь и штаны через голову снимешь. Сняла, постаралась. А сумку проще простого было отдать.
— Грабительница была одна?
— Не знаю, голос, который приказал мне не поворачиваться, был женский. А лица ее не видела и не знаю, был ли кто рядом.
— Мобильный остался при вас? Раз вы звонили знакомому.
— При мне. Я ношу его в кармане джинсов, привычка. Теперь вам насчет родных и близких нужны уточнения? Нету у меня родных и близких. Маманьку лет десять не видела. Как по второй ходке в тюрьму ушла, так и канула в безызвестность. Муж бывший мне помогает, да и вообще мы с ним остались в хороших отношениях, у него даже ключи от моей квартиры есть. Это он ее мне и купил. Но формально он не имеет ко мне никакого отношения, так что кому бы менты звонить стали?
Излагала она логично. И уверенно. Мягко покачивая ногой в мохнатой тапочке, она задавала нашей беседе не очень серьезный тон. Это было похоже на необязательный разговор, как будто речь шла не о преступлении, а о казусном происшествии. Ха-ха, очень смешно.
— Вы знакомы с Ариной Валевской? — я достала сигарету, и не спрашивая разрешения, закурила. Соня недовольно поморщилась, но промолчала.
— С Аринкой? Вообще-то знакома, но мы больше года не виделись. Она бросила занятия и перестала мне звонить.
— А вы сами ей не звонили?
— Я никому сама не звоню. Больно надо.
— Вы дружили?
— Это громко сказано. Пару раз посидели в кафе, она жаловалась мне на жизнь.
— У нее были проблемы?
— Проблемы? У кого их нет. У нее были проблемы с головой, остальное все ерунда.
— Что вы имеете в виду?
Соня разлила по маленьким фарфоровым чашечкам густой кофе и примостилась напротив меня на высокий барный стул. Белый фон квартиры оказывал ей медвежью услугу, все погрешности ее вполне приятного и правильного лица выпирали и невольно бросались в глаза — землистая, как почти у всех москвичек кожа, желтоватые зубы, мелкие черные точки на маленьком вздернутом носу. Белый цвет безжалостен, его могут позволить себе либо очень молодые, либо идеально отполированные люди. Всем остальным лучше не заходить дальше палевого. На вид ей было слегка за тридцать. Но ее манера поведения и антураж, которым она себя окружила, свидетельствовали о прочном застревании на двадцати с хвостиком. Любопытно, глаза взрослые и, надо признать, умные, а повадки как у удачно вышедшей замуж пэтэушницы. Да скорее всего, так оно и было. Рецидивистка-мать, тяжелое детство. Но проницательный Сонин прищур не давал мне покоя.
