Вторник 25 декабря. Выезжаем с семьей Гроссов на машине в Лион. Пересекаем область Beauce – пустынные поля, покрытые изморозью. 110 км/ч. Туман раннего утра. Необычное для французского пейзажа впечатление: пустое пространство кажется бескрайним.
Уже темнеет, когда подъезжаем к знакомой гостинице Normandie в Лионе. Идем гулять к месту слияния Соны и Роны. Мрак. Грохот воды у маленькой плотины, поднимающей уровень Соны. В маленьком ресторанчике self-service сосед читает новости о решениях ЦК КПСС. «Вы, наверно, не представляли себе, что о вас думают где-то в Лионе», – говорит мне мать Анри.
26-е. Утром мы с Анри садимся на поезд, идущий не куда-нибудь, а в Милан. Набито до отказа. Через несколько часов прибываем в Бур-Сен-Морис. Там нас уже ждут с машиной и везут в горы в Sainte-Foy Tarentaise – игрушечную савойскую деревушку, утонувшую в снегах.
27-е. Сент-Фуа. Утром за окном сверкающий снегом склон горы и неповторимый, незабываемый запах снежной свежести. Этот запах наполняет вместе со светом и всю комнату; кажется, что так же пахнут и простыни.
Днем пошли с Анри вверх на Col du Mont – перевал, пограничный с Италией; зимой здесь дороги нет. Не дошли.
28-е. Анри переводит «Двенадцать» Блока. Я даю советы.
30-е. Второй поход на Col du Mont. Не долезли и в этот раз.
Понедельник 31 декабря 1956. Встреча Нового года в зале гостинички в Сент-Фуа. Ужин, танцы. В полночь все друг с другом целуются.
3 января. Новая попытка взять Col du Mont (и нарушить границу). На этот раз пошли на лыжах. До ледяного кулуара на самом перевале не дошли всего метров четыреста, когда на косом склоне у меня под лыжей оторвался пласт снега, покатился вниз и быстро превратился в небольшую лавину. «Хватит», – твердо сказал Анри, хоть ему и очень забавно видеть мою мистическую тягу к границе и к мысли о ее нарушении. (Его любимая забава в Советском Союзе состояла в том, чтобы вынуть перед новыми знакомыми несколько снимков горных пейзажей и как бы невзначай сказать: «Вот моя любимая гора, я на ней часто бываю; и вот на эту тоже люблю подняться, она уже по ту сторону границы». Эффект всегда один и тот же: никто из его слушателей больше не смотрит на альпийские красоты и не обсуждает никаких проблем альпинизма – все потрясены одним: «Как же можно перейти границу?!»)
5-е. Отправляемся с Анри пешком в Валь-д'Изер. Впервые в жизни вижу горнолыжный курорт – с подъемником-кабиной, с подъемниками из сидений, с размеченными трассами спуска: легчайшей (многокилометровой), легкой, средней и самой крутой.
Поднялись в кабине до верха. Потом погуляли немного в сторону Mont Pourri – любимой горы Анри. Сделали еще один пеший переход: Анри захотел показать мне великую плотину Tignes. Действительно прекрасное мощное сооружение; я вспомнил журналы по архитектуре, которыми в моем детстве был заполнен весь дом, – мой отец лишь из-за техномании его эпохи стал инженером, а не архитектором.
6-е. Сент-Фуа. Утром немножко позаписывал patois (местный говор) у хозяина гостинички Франсиса Рекордона. К вечеру хозяева везут меня вниз в долину на парижский поезд. Прошел дождь со снегом, и горная дорога полностью покрыта коркой льда. Каждый поворот серпантина – испытание водительского мастерства и нервов. Приходится останавливаться у придорожных ресторанчиков и расслабляться за рюмочкой перно. Это, так сказать, национальный напиток южной Франции. Угощают и меня. Неосторожно отхлебываю полный глоток – и наступает клинч: проглотить этот чудовищный аптечный концентрат из капель датского короля нет никакой возможности. Горло схватывают спазмы, из глаз текут слезы, а хозяева с живейшим интересом, как на петушиных боях, смотрят, что будет дальше. Проглотить, конечно, пришлось, но больше уже не соглашался на это их национальное угощение никогда.
Вторник 8 января. Париж. Я уже приобрел кое-какой опыт жизни в Ecole Normale. Знаю, например, что, когда приходишь утром к своему столу, а масла уже не осталось, то можно попробовать сходить на кухню и попросить у интенданта еще масла – иногда это увенчивается успехом. Вообще жизнь хоть и нельзя назвать голодной, но все же готовность еще чего-нибудь съесть почти постоянная. Столы на восемь человек, и все, что возможно, подается неразделенным. Накладывают сами, соблюдая некие неписаные нормы умеренности, а остатки уже откровенно доедают самые активные.
