Дождь лил, как из ведра. Сверкали молнии. Грохотал гром. Совсем стемнело. Ира посмотрела на часы мобильника — 00.00. На раздумья ушло целых четырнадцать часов! Не хило… Ира спустилась к Сочинке и пошла по набережной. Вдоль Ривьерского моста вышла на проспект. Охваченный ливнем город словно вымер, только на Платановой аллее пара молодых людей пыталась изловить такси.
Зонт выполнял чисто бутафорскую функцию — Ира промокла до нитки. Ветви платанов перед «Поцелуевским» то и дело проводили по несчастному зонту молодыми мокрыми листьями — жутковато. Ира закрыла бесполезный зонт. Лестница Мамонтова спуска (Пролетарского подъема) напоминала самый настоящий водопад, а выше — несущуюся к нему бурную горную реку. Напротив «Калинки» под навесом автобусной остановки кто-то стоял, только зачем, Ира не поняла: общественный транспорт в это время не функционирует, а такси здесь не поймать в принципе, тем более, стоя в стороне от трассы. Ире стало смешно. Она весело прибавила шагу, но стоило ей миновать остановку, как невероятно тихий голос, заглушающий шум ливня и грохотание грома, окликнул ее:
— Ира…
Она молча уткнулась Женечке в грудь. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, но ни на то ни на другое не было сил. Он подхватил ее на руки и отнес в такси, ждавшее чуть выше «Калинки». Так же на руках он внес ее в дом, и она не заметила, как оказалась в горячей пенной ванне, а вся ее одежда в умиротворенно урчащей стиральной машине. Потом появился Женечка с огромной белоснежной махровой простыней, в которую он завернул ее, как ребенка, отнес в спальню, напоил горячим ароматным чаем с медом, лег рядом и сказал:
— Спи.
Проснулась Ира только к следующему вечеру. Женечки в спальне не было, зато вся ее одежда, идеально выстиранная и выглаженная, аккуратно висела на стуле, а на краю кровати предусмотрительно лежал махровый халат. Ира накинула его и отправилась в ванную. Ей казалось, что в квартире, кроме нее, больше никого нет. Под душем она окончательно проснулась.
Одежда источала еле уловимый тонкий аромат и была теплой, как только что из-под утюга. Окончательно приведя себя в порядок, Ира прошла в гостиную и вздрогнула от неожиданности: там, в полной тишине сидел Женечка.
— Выспалась?
— Да. Женечка, спасибо тебе.
Он усадил Иру на диван за накрытым столом и окинул пристальным взглядом с доброй хитрецой в глазах.
— Жень, скажи, только честно: я, вообще, человек?
Женечкино лицо сразу стало серьезным, правда, не утратив доброты во взгляде:
— Пока что, в большей степени, чем я.
— Почему «пока что»?
— Потому что уже задаешься этим вопросом, но сама еще на него ответить не можешь.
— Жень, сколько языков ты знаешь?
— Все. По крайней мере, существующие и существовавшие на Земле до сегодняшнего дня.
— Жень… сколько тебе лет?
— По паспорту — сорок два года.
— А если не по паспорту?
— А если не по паспорту, то где-то около двух с половиной тысяч. Извини, но точнее сказать не могу.
— То есть, ты — вообще не человек?
— Почему? Я — человек, из плоти и крови, как все люди, только отношусь к тому незначительному меньшинству, которое знает, что с этой плотью и кровью можно делать.
— И насколько минимально это меньшинство?
— Знаешь, потенциально на это способно не так уж и мало рожденных людьми, только далеко не все задаются целью преодолеть ограничения человеческого воплощения.
— Жень, ты хочешь сказать, что действительно существуют… ну… как бы избранные?
— Видишь ли, люди, на самом деле, очень отличаются, как по своему биологическому, так и по энергетическому происхождению. Человечество занято поисками Истины в смысле «так или так». А нет никакого «или». Истина бесконечно многогранна — и так, и так, и так, и так… — все верно, хотя в доступной человеку логике может выглядеть и взаимоисключающим. Все гипотезы о происхождении самого человека, от самых ранних до ультрасовременных, абсолютно все верны, как и гипотезы о бытие, либо небытие после биологической смерти плоти. Верно всё, только каждому свое.
— То есть, кто-то произошел от обезьяны, а кто-то от инопланетянина? — спросила Ира с легкой иронией.
