Мирзабаев разлил еще чаю и с пиалой в руке откинулся на спинку дивана. Вадим сидел неловко, выпрямившись. Пиалу он держал в руке, как будто забыл, что с ней положено делать. Наконец, он тоже расслабился и отхлебнул чаю.
– Ну, Вадим, ты все понял?
– Да. Сделаю все, как вы сказали.
– Вот и отлично! – Мирзабаев перешел ко второй части разговора. – А я тут на днях говорил с издательством. Твой роман ведь выходит через несколько месяцев? Так вот, из министерства культуры в издательство поступило письмо, что роман имеет большое воспитательное значение для нашей молодежи. В связи с этим издательство нашло резервы отпечатать его тиражом в два раза большим, чем было ранее запланировано.
Камера крупно показала лицо Вадима. На его лице светилась откровенная радость.
– Я прошу тебя сконцентрироваться и уделить этой операции все силы и время. На сегодня это – твоя главная и единственная работа, – сказал Мирзабаев и поднялся из кресла. – А теперь иди работать.
Вадим вскочил следом, все еще держа пиалу в руках. Спохватился, поставил ее на стол и направился к дверям. Перед самым выходом, капитан остановил его:
– Да, чуть не забыл. Есть мнение включить твой роман в число соискателей премии Ленинского Комсомола нашей республики за этот год. Саму премию я тебе не обещаю, ты понимаешь, мы должны выполнять национальную политику партии. Но само присутствие романа в этом списке откроет тебе дополнительные возможности. Итак, до встречи через неделю…
Вадим вышел из кабинета, не веря своей удаче. Он закрыл за собой дверь, прислонился к стене и некоторое время стоял с закрытыми глазами, переваривая произошедшее. Он был счастлив, как никогда в жизни.
Изображение на экране снова исчезло…
Пора было сделать перерыв. Я поднялся и медленно прошел по комнате. Подошел к бару, взял высокий стакан, поставил на стойку и плеснул на дно виски из большой красивой бутылки. Долил содовой, бросил пару кусочков льда. Отхлебнул, прислушался к ощущениям. Самогон самогоном, сколько бы звездочек на нем ни рисовали. Со стаканом в руке я вернулся к столу. Некоторое время сидел и размышлял. По рассказам Сергея я представлял себе состав компании несколько иным. Похоже, что Вадим был там чужаком. Как же он у них оказался? Да еще поставил себя так, что Виктор обратился к нему с просьбой о помощи?
– Кстати, – сказал я вслух, – в разговоре у КГБшника промелькнуло что-то насчет связи Вадима с женой Арика. У них что, роман? И ответь мне, пожалуйста, как Вадим вообще оказался в их компании? Похоже, что он там – человек случайный.
– Вы правы, Александр Леонидович, – тут же произнес голос. – Позвольте вам рассказать подробнее.
Компьютер, действительно, рассказал мне все очень подробно, с присущей ему обстоятельностью сделав целый исторический обзор. Про жену Арика – Раечку, – я знал из рассказов Сергея совсем немного. А, между тем, чтобы разобраться в происходящем, пришлось основательно покопаться в ее истории. Картина получилась очень интересная.
Отец Раечки, Владимир Артыбекович Матюхин, работал слесарем на заводе. Зарабатывал не то чтобы очень много, но семье хватало. Понемногу воровал, как и все остальные на заводе. И даже не подозревал, что ворует: он искренне бы обиделся, если б ему сказали об этом. Он просто, как и все, выносил с завода то банку краски или бутыль с растворителем, то электрический выключатель или трансформатор, то еще что-нибудь необходимое для дома. Разве можно осуждать человека, которому понадобился, скажем, моток проволоки, и он взял его на работе?..
Это не считалось никаким воровством. Ведь крали не у соседа, не у конкретного человека. Да и не крали вообще, а попросту выносили. Надо же понимать разницу! К тому же, уважающие себя рабочие никогда не продавали то, что вынесли с завода. Вот получить за вынесенный в кармане дефицитный набор сверл бутылку водки – это пожалуйста. Или пару бутылок местного «бронебойного» вина, разлитого в большие, темного стекла бутыли, в какие во время войны наливали зажигательную смесь. Вино, кстати, имело столь же убойное действие. Бутылка – не плата, бутылка – это уважение.
