Он долго еще говорил подобным образом. Я слушал его, и постепенно сам начал загораться идеей. Он подвел меня к мысли о том, что я просто обязан описать все, что со мной случилось за то время. Чтобы не пропало все это без толку, чтобы люди знали, как это было, что происходило со мной и со всеми ребятами, прошедшими через ту войну. Ради тех, кто там остался. Ради тех, кто вернулся, но уже никогда не сможет жить нормальной жизнью. Ради самого себя, ради жены, ради моего пацана, которого я хочу вырастить настоящим мужчиной…
Когда мы уже заходили обратно в дом я, вспомнив, остановился и, обернувшись к Виктору, сказал:
– Чуть не забыл. Прости, что ударил тебя.
Он молча протянул мне руку и мы вернулись к компании, словно ничего не произошло.
Буквально на следующий день я взялся за дело. Виктор оказался прав в первом же своем предположении. Оказалось, что записать на бумаге то, что мысленно так ярко видишь перед собой, очень трудно. Несмотря на то, что помнишь все в малейших деталях, сложно на бумаге написать больше двух-трех фраз подряд. Я позвонил Виктору. Он посоветовал бросить глобальные замыслы и сконцентрироваться на одном-единственном эпизоде, описав его полностью от начала и до конца.
– У тебя приводов в милицию не было? – спросил он меня.
– Нет, пронесло как-то, – ответил я непонимающим тоном.
– Жаль, – задумчиво сказал Виктор.
– Не понял!
– Я говорю, попробуй писать, как будто пишешь объяснительную записку следователю. А еще лучше – как письмо к какому-то другу. Близкому другу, но который ничего не знает про твои военные годы.
Он помолчал и добавил:
– Вот именно. Пиши для нас, ты нам никогда ничего не рассказывал. А потом у Арика, прочтешь все это.
Так и родилась идея. У меня появилась цель: написать книгу об Афгане. И я стал писать. Иногда мучительно долго подбирая каждое слово, а иногда слова сами просились на бумагу. В такие моменты я просто не успевал записывать и старался писать как можно быстрее, не обращая внимания на то, что строчки налезали друг на друга; делал сокращения, писал настолько неразборчиво, что на следующий день уже с трудом мог понять собственные записи.
Методика Виктора работала великолепно. Мои воспоминания переставали быть источником ночных кошмаров. Я уже не избегал их. Наоборот, я тщательно проходил каждый эпизод и до мелочей описывал его. Теперь я смотрел на это, в основном, как на материал для моей будущей книги. Я стал лучше спать по ночам, кошмары мучили меня все реже. Описанное на бумаге уже не тревожило меня, и я спешил писать еще и еще. Я чувствовал облегчение с каждой новой страницей. Нервное состояние сменилось такой эйфорией, что это стали замечать окружающие.
Через пару недель у Арика мы вновь увиделись с Виктором. По возникшей традиции мы вышли покурить. Я поделился с ним своими успехами. Однако он не спешил разделить мой восторг:
– Теперь будем лечиться дальше, – сказал он очень серьезно.
– Ты что! – удивился я. – Я не был таким здоровым уже тысячу лет!
– Это еще не здоровье. Ты изменил знак своего эмоционального состояния с минуса на плюс. Но нервное напряжение все равно осталось. Если ничего не делать, ты просто сгоришь на своем сегодняшнем энтузиазме, и в результате опять скатишься в депрессию.
– А что же делать? Ты меня пугаешь. А мне так классно сейчас!
– Вот и хорошо. Пусть и будет классно, только мы это состояние тебе закрепим. Чтоб оно держалось не на нервном всплеске, а стало твоим нормальным состоянием.
– А как это сделать?
– Дадим выход накопившейся энергии. Будем делать настоящую книгу из твоих записей. Я поговорил со стариками – Илья с Владимиром берутся редактировать твои труды. Завтра же отнеси им то, что у тебя готово, и оставь, пусть посмотрят. На ближайших посиделках они скажут тебе, что делать дальше.
Так мы и поступили. Всю неделю, пока мои записи были у «стариков», я не находил себе места. Жена начала ворчать на Виктора, что он опять меня нервирует. Однако это было совсем другое беспокойство. По крайней мере, жить оно мне не мешало. И вот через неделю произошло первое публичное чтение моих записей. Илья прочитал один из моих эпизодов. Я почти не узнал написанное. Это были не мои торопливые записки, где мысли путались и перебивали друг друга. Это был настоящий рассказ, написанный от третьего лица беспристрастным наблюдателем. Мои редакторы убрали весь ненужный накал, составляющий основу моих записей, изложив все отточенным литературным языком. И все же это была та самая история, которую я пережил когда-то. Но теперь она не пугала и не беспокоила меня.
