Дермод забрался в кузов и постучал по кабине, давая понять водителю, что можно ехать. Вездеход внезапно рванулся вперед с такой силой, что Дермод рухнул на сиденье рядом со стражником. Он решил взять психолога с собой, чтобы не рисковать, оставляя его одного в лагере, где врач легко смог бы убедить какого-нибудь легковерного солдата выпустить его. Сейчас стражник наблюдал за всем происходящим с холодным, почти научным интересом. У него было отсутствующее выражение лица, словно он уже начал что-то писать в своем уме, излагая происходящие события.
Внезапно психолог подал голос.
— Как вы это сделали, господин майор, то есть, полковник? — тут же поправился он, саркастически улыбнувшись. — Я слышал, что говорят о вас ваши солдаты. Вы для них легендарная личность. Меня также интересует то великое сражение, которое вам удалось выиграть.
— Это было совсем не великое сражение, — раздраженно бросил Дермод.
Он был странно недоволен собой и беспокоился о судьбе Клифтона. Кроме того, нужно было опасаться последствий последних событий, могущих разрушить Великий План. Этот идиот генерал вел себя, как напуганная старая баба, и ничем не помогал ему. Арест стражника, единственное, что оставалось делать Дермоду в той ситуации, страшно испугал генерала Прентиса. Несмотря на все заверения Дермода, этот генералишка дрожал как осиновый лист. Было тут от чего нервничать, но все же Дермод старался владеть собой и говорить тихо. Он сказал:
— Мы превышали их в численности почти в шесть раз и напали внезапно. Это была победа, а не битва.
— Вы вправе называть это, как вам будет угодно, — ответил стражник. — Меня интересуют, главным образом, жертвы. В колонне, которая попала в ловушку, было, как я узнал, двести пятьдесят три личности. Каков процент убитых и где пленные?
— Пленных нет.
— Что? Вы убили их всех?
Дермод кивнул головой.
Весь остальной день стражник молчал. Он был бледным, плохо выглядел и старался сидеть как можно дальше от Дермода. Следующие четыре дня он также не разговаривал с полковником. Во время этих четырех дней Бриггс и Довлинг беспрерывно вели наблюдение с воздуха за лагерем келгиан. Они докладывали, что силы противника распределены по группам в пятьсот единиц на холмах вблизи лагеря, где они занимаются воинской учебой. Кроме факта, что на другой день вечером враг поджег большой участок, заросший кустарником, видимо из-за неосторожного обращения с оружием, донесения не содержали ничего необычного.
Именно в тот же вечер Дермод решил, что нет смысла больше скрывать от врага наличие у них самолетов, и Давлинг вернулся из полета с двумя дырками в крыльях. Он рассказывал с побелевшим от страха лицом, что если бы пули попали в двигатель, он мог погибнуть бы. Присутствовавший при этом Бриггс подтвердил его слова. И оба они тут же наотрез отказались летать в разведку.
Дермод битых три часа доказывал им, убеждал их, пока они не согласились — при условии летать вне досягаемости келгианского оружия. Поэтому донесения потекли опять рекой, и Дермоду вскоре стало ясно, что враг интенсивно готовится к войне, но тайна оружия, которое они получили от стражи в противовес их самолетам, так и осталась нераскрытой. Клифтона все не было...
Все его планы и тщательно обдуманные действия могли рассыпаться в прах, если Клифтон не вернется. Но он и дальше продолжал следовать тому, что задумал; каждую минуту понимая, что может налететь военный флот стражи и уничтожить все в мгновение ока.
Он начинал постепенно ненавидеть генерала за то, что тот оказался таким плаксой и трусом. Прентис все время приказывал ему отправить стражника в лагерь, видимо для того, чтобы заключить с ним какую-то сделку. Он также начал ненавидеть и себя за ту роль, которую он отвел себе в этой великой и почетной миссии — освобождении Галактики от тирании стражи, так как ощущал, что большая часть его соплеменников чересчур апатична и не желает этого.
В таком состоянии духа Дермод сам уже не знал, ищет ли он опоры или мальчика для битья, когда на пятый день стражник решил заговорить с ним почти с того же самого места, на котором он замолчал ранее.
