— Вот оно что!
Возглас Лебедянцева не смутил Стягина.
— Никогда не поздно покончить вовремя! — заговорил Стягин, охваченный желанием показать Лебедянцеву, что он не делает никакой гадости, а просто защищает себя и считает такую защиту законной.
— Да ты ей обещевался? — спросил Лебедянцев, впадая в свой шутливый тон.
— Ты хочешь сказать: обещал ли я ей брак? Нет, не обещал, но она сама добивается его, и там, в Париже, мне от него бы не уйти.
— Чудак! отчего же раньше было не разорвать?
— Отчего! Привычка старого холостяка, и там мы не жили никогда в одной квартире. Я только теперь, здесь, в какие-нибудь три дня, распознал, до какой степени мне эта женщина чужда после десятилетнего сожительства. И она меня не любит, а сюда прилетела, испугавшись, что я умру, похлопотать о завещании или обвенчаться со мной «devant un pope russe»![33]
— Ха-ха-ха!.. — тихо рассмеялся Лебедянцев. — Известное дело…
— И я убежден, что она уже тебя настраивала, когда вы ездили по магазинам и осматривали Кремль. Ну, скажи, ведь делала подходы?
— Делала.
— И, конечно, жаловалась?
— Больше насчет благородных чувств прохаживалась, говорила мне, что я, как порядочный человек, должен способствовать устройству ее судьбы… Да разве это тебя возмущает? И всякая другая на ее месте, француженка ли, русская ли, стремилась бы к тому же самому. Ты на что же теперь идешь? Добром она отсюда не уедет. Тут нужно отступное…
Об «отступном», они и стали говорить вполголоса, и когда Лебедянцев собрался уходить, Стягин громко вздохнул и сказал ему:
— Смотри, Дмитрий Семенович, я тебе дал carte blanche;[34] если ты пойдешь на попятный двор, я сам рвану и покончу так или иначе.
— Ушел француз, — выговорил Левонтий Наумыч и вдохнул в себя воздух вместе с глотком горячего чая.
Он сидел с дворником Капитоном в своей каморке. Барин сегодня проснулся рано, мог перейти с кровати в кресло и после чая читает газету. Доктор будет около полудня. В доме стоит опять тишина, со вчерашнего дня, когда француженок перевезли в гостиницу.
— Ушел, — повторил Капитон, дуя на блюдечко, и глазки его весело подмигивали.
— Кабы не Дмитрий Семенович, — продолжал старик полушепотом, — да не доктор, барин бы с ними не сладил.
— Доктор, значит, пожелал?
— Доктор… Они бы его совсем уморили.
И в третий раз Левонтий стал рассказывать дворнику, — совсем уже шепотом, — как он прибежал ночью к барину, и что застал, и как «французенки» раскудахтались.
— И сдается мне, Капитон Иваныч, — говорил Левонтий, широко улыбаясь, — что барин, хоть и силы у него в руках еще не было, как следует стукнул ее.
Это предположение обоим очень понравилось.
— Доктор, — продолжал Левонтий все так же тихо, — живою рукой скрутил. Потому как же возможно больному быть рядом с такими оглашенными?
— А упиралась главная-то мадам?
— Известное дело, побурлила… Без этого как же возможно… Она, небось, чует, что ее царству конец подошел.
Оба засмеялись и переглянулись. Капитон расстегнул пиджак и обтер лоб бумажным платком.
— Значит, она с подходцем приехала… Пожалуй, поди… насчет законного брака?
— А то как же… Еще слава богу, что все это здесь приключилось. Да и барину-то полегчало… Захвати она его здесь, — чего боже сохрани, — в полном расстройстве… пугать бы начала и добилась бы своего…
— Именье бы все записал…
— И очень.
Они помолчали.
— А теперь, — спросил Капитон, принимаясь за новую чашку, — нешто она так удалится?.. Все, небось, сдерет?
— Сдерет, — повторил Левонтий. — Однако, Дмитрий Семеныч за это дело взялся… Он человек бывалый и к барину большую привязку имеет…
— И теперича, Левонтий Наумыч, — начал дворник, — ежели ее спустят обратно, откуда она пожаловала, особливо коли куш она сдерет, из чего же Вадиму Петровичу туда ехать?
— Известное дело, не из чего, — подтвердил старик.
Он уже замечал с некоторых пор, что барин совсем не то говорит, не сердится, походя, на Москву, на свое, русское, расспрашивает его про разные разности и не произносит слово «ликвидация», которое Левонтий хорошо выучил. Заметил он, что Вера Ивановна ему по душе пришлась и что он об ней скучает.
