— Это? — Удивился Марат, уставившись на сосуд под рукомойником. — Я же в него газету бросил. И грязное оно…
— У двери на террасе слева новое эмалированное возьми.
Она опять почесала нос и стала похожа на кошку из одноименного мюзикла.
— Веревка в ведре. Вороток сделать не успели. Вручную справишься, там не глубоко, метра три всего… Еще дров натаскай про запас. Поленница у стены за домом, рубероидом накрыта. И ноги, пожалуйста, вытирай о резиновый коврик на улице под дверью, я по сто раз полы драить не намерена.
Уборку хозяйка затеяла капитальную. Перемыла не только полы, но и всю посуду, подоконники и стекла в буфете. Сняла с углов паутину, повесила новые полотенца у рукомойника и застелила стол чистой скатертью. Поэтому ужинать они сели лишь на закате.
Из-за отсутствия электричества Марина зажгла керосиновую лампу. Плохо отрегулированный фитиль коптил, но на это никто не обращал внимания. Тепло раскочегарившейся печки действовало умиротворяющее, располагая к мечтательной расслабленности — сказывалась усталость наполненного событиями дня. Ноги становились ватными, ими не хотелось шевелить, даже развалившись удобно на стуле с мягким сиденьем. Запах жареной картошки сам по себе пленял, но рука ленилась тянуться вилкой к сковороде и медлила.
— Ты что не ешь? — Произнесла, наконец, Марина. — Не любишь на подсолнечном масле? Я сливочное впопыхах забыла.
Ее голос звучал немного растерянно, как у ребенка, который шалил-шалил, заигравшись, перегнул палку и сейчас раскаивается.
— Попробуй, вкусно… Там лучок и листик лавровый. Котлеты вроде тоже удались. Ты же хотел котлет-то… У нас и горчица есть.
— Горчица? — Машинально переспросил Марат и, сразу спохватившись, добавил: — Я на подсолнечном люблю. Больше, чем на сливочном. Просто еда горячая, а мне дуть неохота. Стану дуть, решишь, будто я чурбан неотесанный, прибыл из медвежьего угла, где лаптем щи хлебают.
— Желаешь произвести на меня впечатление?
Хозяйка дома преувеличенно заинтересовалась.
— Может, и ухаживать начнешь? Положишь даме салатик на тарелку…
— Непременно положу.
Он, привстав, потянулся за салатом.
— А ухаживать не начну. Ты маленькая. Я привык волочиться за взрослыми девочками. Они не такие едкие. Мне, как старому ловеласу, сей факт отлично известен. Обольщение мой главный конек. Редкая девица устояла перед чарами блистательного Марата!
— Аристарха!
Кажется, девушка не на шутку рассердилась.
— Ешь, и давай спать ложиться! Мне с утра нужно к экзаменам готовиться, а тут ты на мою голову свалился! Любимец знойных матрон и общепризнанный эталон зрелого мужского обаяния! Гляди, салат по скатерке не рассыпь, дон Жуан великовозрастный. Опять от пигалицы злых шпилек нахватаешься. Глупые малявки промахов не прощают!
Трапезу заканчивали молча. Потом Марина помыла посуду и удалилась за цветную занавеску, натянутую от печки к западной стене помещения. Там зажгла электрический фонарик и начала готовиться ко сну. Марат хотел было посоветовать ей не раздеваться полностью, но вовремя передумал. Ничего не стоило получить в ответ какую-нибудь ехидную отповедь. К примеру, услышать в свой адрес замечание по поводу старого ловеласа и юной невинной особы, которую он, коварный прохиндей, хорошему не научит. Приблизительно так и случилось. Даже не пришлось ничего говорить.
— Эй, дедуля, — раздалось из-за занавески, — ты еще не спишь? Не забудь заслонку у печки закрыть, когда дрова прогорят. И не проглоти во сне вставную челюсть, лучше положи ее в стаканчик с водичкой. Мне манную кашку варить не из чего. Ночью кашлять станешь — выходи во двор. Теплых кальсон у меня тоже нет, но могу предложить второе одеяло. Спокойной ночи, ветеран любовного фронта!
Фонарик погас, заскрипела кровать, и все стихло.
Справившись с душившим его смехом, Марат достал из пакета тетрадь. Ту, что была испещрена мелким неразборчивым почерком Славяна, и, напрягая в свете керосиновой лампы зрение, начал читать. Поначалу текст не поддавался, буквы путались, слова не складывались, неимоверные Славкины каракули воспринимались как бессмысленная детская каляка-маляка. Наконец, удалось, с грехом пополам, осилить первую страницу дневника, который владелец, судя по дате, начал писать сразу после возвращения из Мексики.
