Есть общая магистральная стратегия, как именно (и для чего) читается бестселлер. Его атрибутивная функция – участвовать в застольной беседе, однажды быть экранизированным и быть проданным повторно в кинообложке. В то же время существуют альтернативные стратегии письма (те, что отказывают себе в возможности однажды стать бестселлером) и иные стратегии чтения.[3] Как уже говорилось, поэзии всегда удается максимально приблизиться к духу времени и выразить его. Когда бестселлер по своей природе универсален (говорит ни с кем и одновременно с каждым, при этом не задевая навылет), поэзия со своим желанием приблизиться к воспроизведению хода вещей, в том числе записывая в свой арсенал все новые и новые инструменты работы с реальностью, максимально далека от бестселлера. В противовес его безопасности, монументальному спокойствию (например, игрушечное садо-мазо, которое, конечно, совсем не садо-мазо, в «Пятидесяти оттенках серого»), поэзия или экспериментальная проза (с размытыми границами, нарративом, сбитым субъектом, плавающим повествованием, etc. – главной общностью этих текстов будет являться исключительно поиск сугубо авторской идентичности и индивидуальной речи) так или иначе будет работать с зоной частного аффекта: отказываясь следовать указанию рынка и/или традиции, такие тексты обращаются к потребностям к высказыванию самого автора или очень конкретной аудитории. Наиболее интересным в этом поиске (для меня) можно назвать русское феминистское письмо,[4] в прямом смысле противопоставленное рыночной идее поиска бестселлера не только потому, что бестселлер в подавляющем большинстве случаев обслуживает патриархат (в русском разливе – прямой сексизм, а иногда и пропаганду насилия над женщинами), но и потому, что его концепция жесткого иерархирования авторов (продавать А, как удачное Б, обрезая авторскую интонацию А в угоду рынка) является воплощением патриархата. Другим примером служит отражение военного конфликта на востоке Украины,[5] – очевидно, ни один массовый продукт не может позволить себе никакого серьезного (а тем более честного) разговора об этом. Еще раз – наиболее простым языком – рынок требует текстов исключительно для существования рынка, тогда как литература (в синонимическом ряде с прогрессом) требует текстов как заключения рефлексии на вызовы современности: автор порождает текст, потому что имеет потребность создавать тот текст, который пригоден исключительно ему самому как инструмент работы с реальностью; этот текст может содержать в себе любые необходимые для этой работы запчасти, любую внутреннюю темпоральность, и оправданность его существования – исключительно в праве человека на рассказ своей частной истории, в том числе исключительно частным языком.[6]
Рынок требует текстов исключительно для существования рынка, тогда как литература (в синонимическом ряде с прогрессом) требует текстов как заключения рефлексии на вызовы современности: автор порождает текст, потому что имеет потребность создавать тот текст, который пригоден исключительно ему самому как инструмент работы с реальностью; этот текст может содержать в себе любые необходимые для этой работы запчасти, любую внутреннюю темпоральность, и оправданность его существования – исключительно в праве человека на рассказ своей частной истории, в том числе исключительно частным языком.
Ни один из текстов не существует вне (политического/временно́го/среды) контекста, который его порождает. Кажется, именно к этому должен отсылать совет «много писать и много читать», потому что при кажущейся доступности языковой работы (в сравнении с работой актера, режиссера или художника) она оказывается невозможна в читательском вакууме. Едва ли хоть один бестселлер написан без поглощения всех остальных бестселлеров и абсорбации их рыночного потенциала, и ни один литературный факт не производит себя вне других существующих литературных фактов. Одни из важных политических вопросов любому автору – не что он пишет, а что он читает (потому что пишет он, вероятно, именно то же самое) и почему он читает именно это? В узком пространстве литературных институций в России мне остается только составить субъективный список изданий, ознакомление с которыми желательно для тех, кто ощущает себя несколько ограниченным рыночным запросом (а со списком бестселлеров и листингом трендов, очевидно, ни у кого не возникнет трудности). На отчетный период (в сужающемся культурном пространстве любое изменение непредсказуемо/внезапно, но печально ожидаемо) представляю этот список не в алфавитном порядке и не в порядке значимости, а произвольно: журналы «Новое литературное обозрение», «Воздух», «Зеркало», «Носорог», «Иностранная литература», «Волга» и «Митин журнал», альманах «Транслит», а также Colta.ru и Textonly.ru.
