В разговорном языке, например, у американцев, такой человек называется проще — подпевала. В этом слове, мне кажется, выражается нечто большее, чем просто сикофантство. Подпевала — слово демократическое. Сикофантом довольствовались при единовластии, когда правитель мог не заботиться об общественном мнении, но в наши дни правителям необходима поддержка целого хора подпевал, что и придает новой власти демократический характер.
Роль подпевалы вовсе не обязательно исчерпывается политикой. В последнее время он проник также и в сферу науки. Ученый, превращаясь в подпевалу, будет утверждать, что земля квадратная, прямая, кривая — смотря по тому, что угодно его господину. Беда Галилея была в том, что он не сумел проявить этот дух удобного сотрудничества, за что и подвергался гонениям до конца жизни. В наши дни многим ученым удается избежать галилеевского порока, и они готовы доказывать, что сроками поспевания пшеницы и прочих злаков управляет человек, а не природа, если природные темпы вызывают недовольство их хозяев.
Я сделал попытку выяснить происхождение слова «сикофант». В словаре указано: «Возм. происх. человек, доносящий на тех, кто экспортирует фиги, от sycon — фига, см. syconium». Я послушался и см. в словаре syconium, где прочел, что это греческое слово, означающее фигу или похожий на фигу плод. Вообще мои словарные изыскания принесли мне кучу ценных сведений. Я узнал, что мы бросаемся словом, совершенно не отдавая себе отчета в том, как оно связано с плодоторговым бизнесом, с законами об ограничениях на экспорт фиг и мерами по надзору за их выполнением, с людьми, которые наживались на попирании законов, и с еще более крупными доходами тех, кто подглядывал и доносил на попиравших законы и наживавшихся на этом, каковые последние и назывались сикофантами. Но все это только попутные открытия. Цель же, с какой я обратился к словарю, состояла в том, чтобы узнать, существует ли женский род для слова «сикофант». Так вот, могу с радостью сообщить заинтересованным лицам, что нет на свете такого явления — «сикофантесса», как нет и женского рода у «подпевалы».
Самые черные мысли мои предназначены тем, кто берет у меня читать книги. Я не в силах простить человека, не вернувшего взятую с моей полки книгу. И не колеблясь сообщил бы ему, что я о нем думаю, если бы только имел такую возможность, но, как правило, книжный пират не склонен поддерживать со мной прежних дружеских отношений, он пригибается и затаивается у себя за садовой изгородью, дожидаясь, пока я пройду мимо; а встречаясь со мной на улице лицом к лицу, сразу ускоряет шаги с видом человека, срочно бегущего разыскивать доктора. Дело идет о чьей-то жизни, и ему просто недосуг вести пустые разговоры о жалкой книжонке, позаимствованной им в минуту слабости. Это — худший вид книжного пирата. Он убежден, что просто свалял дурака, когда надумал проштудировать ту или иную книгу, ведь у такого занятого человека, как он, нет даже времени прочесть утреннюю газету. Позднее из этого развивается отвращение и к книге, и к ее владельцу. Сначала он еще говорит: «Я пока не прочел вашей книги, но хотел бы прочесть, если можно». И тот, кто ему эту книгу дал, человек, естественно, щедрый, отвечает: «О да, пожалуйста, можете подержать ее еще. Вы так давно уже ее держите, было бы бессмысленно отдавать ее теперь, так и не прочитав». При следующей встрече владельцу книги уже как-то неловко спрашивать, когда же она будет возвращена. Так проходит месяц, другой, третий, наступает Новый год, а там, глядишь, и еще один Новый год, и вдруг вы спохватываетесь, что провал на вашей книжной полке все еще существует. И при очередной встрече вы начинаете разговор с вопроса:
— Где книга?
— Какая книга? — не понимает он.
Когда же вам удается оживить его память, он только говорит:
— А-а, эта. Надо будет поискать.
Вам, естественно, такой тон не по вкусу, и вы не отступаетесь:
— Вот и поищите прямо сейчас.
— Э, нет, сейчас не могу. Я, понимаете ли, сейчас, как бы вам сказать, занят.
Какое-то внутреннее чувство начинает шептать вам, что свою книгу вы больше никогда не увидите. Род человеческий предстает перед вами в самом невыгодном свете. И у вас нет слов. Махнув рукой, вы уходите.
