Меня не отдадут,
У тебя четыре брата
Тебе доли не дадут…
Поступок Повилёкаса, совершенный по принципу: вор у вора дубинку украл, вызван волчьим законом жизни, способной искалечить благородную натуру.
Трагикомическая драма собственничества, разыгрывающаяся на глазах героя в доме Дирды, по глубине изображения достойна стать в ряд с лучшими классическими образцами разоблачения собственнического строя, гасящего и уродующего человеческую душу. Проницательность старого Дирды, его здравый смысл свидетельствуют, что в нем погублен страстью скряжничества и накопительства человек далеко не заурядный. Дивная сцена разговора старика с наймитом-пастушонком, раскрывающая проблеск человеческого в старом Дирде, невольно напомнила о Горьком. Талант Балтушиса, думается, внутренне родствен таланту великого русского писателя.
А самый герой-рассказчик, маленький подпасок! Наивная прямота мальчишеского восприятия оборачивается под пером автора тонкой иронией, становится чудесным средством его, авторской, взрослой оценки того или иного героя. И при этом ни на йоту не поколеблена наша вера в правду характера мальчика, в детскую непосредственность его восприятия. Большое это искусство и как немногим оно удавалось!
Отношение художника к созданным им образам сложнее, чем это принято думать. Часто говорят, такой-то (положительный) образ свидетельствует об искренней любви писателя, а такой-то (отрицательный) написан с искренней ненавистью. Но отношение автора к созданным им образам не может быть определено категориями просто любви и просто ненависти. Художник не списывает с натуры, — созданные им герои, даже имеющие прототипов, равно детища его духа, его фантазии, положительные и отрицательные, они равно нужны ему для воплощения творческого замысла, идеи его произведения. И автор одинаково любовно пишет тот или иной образ, вкладывая в него частицу своей души и выражая определенное моральное отношение к нему.
В зависимости от того, насколько свойствен писателю этот дар родительского, если так можно сказать, отношения к героям, изображаемые им характеры обретают многогранность и объемность, а выражение творческого замысла — необходимую социальную глубину. В романе Ю. Балтушиса мы имеем дело именно с таким художническим отношением к жизненному материалу.
Замысел этот, как верно указал один литовский критик — в разоблачении собственнического мировоззрения и морали, в страстной защите и (добавлю от себя) возвеличивании человеческой красоты и благородства. Да, в романе, как писала литовская критика, писатель с удивительной силой и убедительностью разоблачает звериное лицо литовского кулачества. Но как всякое подлинно художественное произведение, роман шире положенного в его основу материала. Он раскрывает полную историческую несостоятельность и обреченность собственнического мировоззрения и неминуемую победу новых человеческих отношений. Он актуален и современен в полном смысле этих слов.
Гуманистическое начало определяет жизнеутверждающий пафос романа.
Остается досказать немногое. Известно, что Юозас Балтушис работает над второй книгой романа, которым он вступил в пору творческом зрелости. А творческая зрелость художника — это не что-то статичное, не остановка в пути, а сочетание мастерства, жизненного опыта с высшей мобилизацией творческих сил, что позволяет ему уверенно идти вперед, осваивая все новые стороны действительности и духовной жизни человека.
В 1958 году Ю. Балтушис написал очерк «О чем не сложили песню». Есть в этом очерке лукавая полемика с теми, кто затопил нашу периодику непереваренными туристскими впечатлениями о заграничных поездках. Утверждение окружающей нас повседневной жизни, жизни своего народа, как главной темы искусства, составляет пафос очерка. Вдохновенно рассказал в нем автор о сегодняшнем дне Литвы, о ее строителях.
Гуманистическое начало творчества Балтушиса нашло свое развитие в «Рассказах о любви», посвященных жизни человеческого сердца. Тут и полная драматизма история любви неуклюжего деревенского парня, развивающаяся в трагической обстановке классовой борьбы («Прямых дорог не бывает»), и комическая новелла о корыстолюбивой крестьянке, раздираемой противоречиями между одержимостью любовной страстью и собственничеством («Валюсе понадобился Алексас»), и короткий рассказ, где удивительно просто раскрыта сила чувства, живущего в сердце старика крестьянина, чувства, так и не высказанного жене за полвека совместной жизни, отягощенной повседневной суетой. Рассказ старика о несостоявшемся признании полон горестного недоумения и рождает не только отзыв сочувствия чужой беде, но и щемящее чувство несовершенства этой стороны человеческого бытия («Чего не сказал Лаукис»). И будет ли то юмористическая новелла о глупой Валюсе или окрашенная лирической грустью новелла о тщательно скрываемом чувстве стареющей женщины («Последняя тихая радость») — все они освещены мягкой и доброй улыбкой человека, постигшего многие загадки сердца.
