— Это дядя Акбар, двое его сыновей, Афзал и Хатиф, и дочь Фозия.
Дядя Акбар был худым и маленьким, не выше меня, но мне было тринадцать, а ему, по виду, около шестидесяти. Как Афзалу, так и Хатифу было, судя по всему, больше двадцати пяти, и они очень походили друг на друга. Отличались они только носами и прическами: у Афзала нос был острее, чем у брата, а волосы длиннее, так что закрывали уши. Их сестра, Фозия, выглядела гораздо старше и черта ми лица походила на братьев. Только она улыбнулась, здороваясь со мной.
— Садись рядом с нами, — сказала она, беря меня за руку.
Я почувствовала себя неловко, смутилась под внимательными взглядами всех этих людей и не нашлась, что сказать, когда села на стул рядом с Фозией, недалеко от дерева, росшего возле дома. Я по опыту знала, что они не один час будут сидеть здесь и болтать с матерью, поэтому какое-то время просто тихонько сидела, стараясь не показывать, как мне скучно. Но тут через главные ворота влетела Нена и спросила, не хочу ли я поиграть. Я подождала, пока мать утвердительно кивнет, а потом быстро встала и ушла.
Позднее мать спросила меня, который из мальчиков показался мне симпатичнее, Афзал или Хатиф.
Я нахмурилась. Мальчики? Они были взрослыми мужчинами, и я почти не обратила на них внимания. С чего бы у меня могли появиться мысли по поводу их внешнего вида? Я пожала плечами и сказала:
— Не знаю. А что?
— Ничего, — ушла она от ответа. — Просто спрашиваю.
Сказав это, мать вышла.
Я отправилась на вечернюю прогулку с Неной и остальными детьми. Мы с Неной стали хорошими подругами, и когда вышли на берег реки и сели на траву, то заговорили о жизни в Пакистане и о том, насколько она отличается от жизни в Британии.
— Мне здесь нравится, — сказала я. — Не нужно так много готовить и убирать.
— Но здесь нечего делать!
Я усмехнулась.
— Мне это нравится. Меня раньше много били, но с тех пор, как я приехала сюда, меня еще ни разу не ударили.
Я легла на спину и, умиротворенная журчанием воды, стала наблюдать за облаками на небе.
— Мать задала мне сегодня странный вопрос.
И я рассказала Нене о разговоре с матерью.
Нена засмеялась и сказала:
— Похоже, ты скоро выйдешь замуж! Это очень хорошая семья.
Я замерла от ужаса, но Нена, видимо, не заметила этого. Она рассказала, что жена дяди Акбара умерла несколько лет назад и что он вырастил сыновей благодаря помощи семьи и дочери Фозии, которая была замужем и имела двоих своих детей. Нена продолжала щебетать обо всем этом, как будто в моем возрасте совершенно нормально было выходить замуж.
«Не может быть, чтобы я вышла замуж! — думала я, когда мы возвращались домой. — Мне же всего тринадцать».
Но это оказалось правдой.
Мать сказала, что я понравилась Афзалу и он хочет на мне жениться. Сначала я подумала, что она шутит, — я была слишком юной. Однако мать продолжала втолковывать мне: поскольку она не знает, когда нам удастся в следующий раз побывать в Пакистане, я могу выйти за него уже сейчас. При этих словах я похолодела от ужаса. Выйти за него сейчас?
На следующий день я отправилась на прогулку в одиночестве и подошла к своему любимому дереву. Я вскарабкалась до середины ствола и села на одну из ветвей, прислонившись спиной к стволу. В таком положении и с затуманенным сознанием я провела несколько часов. В голове мелькали всевозможные мысли. Мне хотелось сбежать, но я не знала, где нахожусь. Я ни разу не бывала за пределами поселения и понятия не имела, что находится за деревьями и фермерскими угодьями. Куда мне бежать? И я сидела на дереве, всем сердцем желая оказаться дома, в Шотландии. Мне хотелось во все горло закричать: «Почему?! Почему?!» Какой проступок я должна искупить этим? Я посмотрела вниз — высоко.
Вдруг я услышала, что меня зовет Нена:
— Сэм! У тебя серьезные неприятности!
Нена остановилась прямо подо мной и закричала:
— Где ты была?! Мы все утро искали тебя!
— Я думала, вот и все.
— Знаешь, тебе лучше вернуться домой. Все очень волнуются.
Я слезла с дерева и медленно пошла за Неной к дому. Мать негодующе посмотрела на меня и принялась бранить и избивать. Меня били впервые после приезда в Пакистан, и — возможно оттого, что здесь я жила нетронутой, будто в каком-то заповеднике или храме, — было больно.
