— Нет… здесь нет, — Славик измученно отодвинулся от меня, — ох, задал ты мне задачку…
— Может… этого и нет на дисках?
— Как нет… если ты эти сны видишь, значит, сидит у тебя эта гадость где-то в памяти… эти страшные сны…
— Может, это вирус какой-то?
— Ну конечно, вирус, что же еще… ты по Интернету шарился, а там сейчас какой только дряни нет, порой никакой Касперский не поможет… сейчас еще в файлах посмотрим… вот это вот что такое… а, это шахматы…
— Думаешь, эти сны можно стереть?
— Ну конечно, эти сны можно стереть… Зачем это надо, видеть чужие воспоминания какие-то?
— Чужие?
— Конечно чужие, никакие убийцы за тобой не гонялись… и никто тебя в затылок ничем не бил, не убивал… это людей убивают, а не компы…
— А я… не был человеком? В прошлой жизни?
Он передернул плечами: как это компьютер может быть человеком…
— Ну ладно, завтра еще поглядим… докопаемся мы до этого вируса, должны докопаться… А я спать пойду, куда денешься, я же человек, нам, знаешь, спать надо… если что, зови на помощь, я тут, рядышком буду…
Он ушел — я слышал, как он в соседней комнате устраивается на жестком офисном диване, годном лишь для приема посетителей. Я остался наедине с большой комнатой, с растерзанными планшетниками, с тусклым светом тусклой лампы — специально попросил Славика оставить свет, как ребенок боялся остаться в темноте. И почему-то чувствовал, что это не поможет…
Вирус… какой может быть вирус, если я помню это, как сейчас помню, и Шкловского, и Корпорацию, и кого-то темного, невидимого за моей спиной, кто клюет, клюет меня в голову, убивает… кто-то… а может, и правда вирус, вирусы, они так и действуют, сводят память компьютера с ума, заставляют помнить то, чего не было…
Радио трещало про какие-то законопроекты, регулирующие выброс отравляющих веществ… Кто-то вышел из Киотского протокола…
А потом пришел сон.
Нахлынул — откуда-то из глубин памяти, парализуя сознание, диск за диском, килобайт за килобайтом. Я еще пытался противиться сну, я еще пытался сохранить самого себя — сон был сильнее. Спохватился, что надо бы позвать Славика — было поздно, сон захватил меня целиком, я захлебывался в чьем-то прошлом…
— …показывайте, — Шкловский презрительно посмотрел на меня, как будто я был виновен во всех его бедах.
— Вот здесь… на экране…
— Я вижу, что не на клавиатуре, — Шкловский наклонился надо мной, весь какой-то холодный, синтетический, пахнущий дорогим парфюмом, — сохранили? Я же вас знаю, вам пока сто раз не напомнишь, вы и не сохраните… если вы эти данные потеряете, я вас убью…
«А ведь верно, убьет», — почему-то подумал я, глядя на чемоданчик в руке Шкловского. Не иначе, как там у него очередной ноутбук очередного поколения, очередная гордость Корпорации, очередные чьи-то слезы, бессонные ночи, нервы, валерьяновые капли… Знали бы покупатели… Гринписовцы не берут шубы, сшитые из шкур зверей, знали бы они, сколько шкур дерет с нас босс, чтобы сшить каждый такой планшетник…
Я нажал на кнопку, чтобы сохранить программу, — мысли мои были уже где-то далеко. Вспомнил, как шел в Корпорацию, которая тогда еще не была Корпорацией, как представлял себе какой-то сказочный мир — почти виртуальный, нездешний, неземной, что-то космическое, как в рекламных роликах, технологии будущего, и все такое… тогда я еще делал что-то в удовольствие — просто потому, что не мог не делать, не чертить микросхемы, не выдумывать сверхтонкие структуры из сверхновых материалов…
Тогда я еще не знал, что есть заказ-который-нужно-сделать-к-такому-то-числу-и-неважно-что-ты-не-знаешь-как-его-сделать. «Должно получиться, — говорил Шкловский. — Не умеешь? Должен уметь. Не знаешь? Должен знать…»
Кажется, он не знал, что такое вдохновение, когда рука срывается с места, сама чертит схемы, вдохновению не объяснишь, заказ это или не заказ. Объяснять это нужно Шкловскому с его извечным окриком — вы что тут, развлекаетесь, что ли?
