— Друзья помогали.
— Какие друзья?
— Однокашники: Борька Мискин, Пашка Замотаев, Кроликов Гоша, Серега Хренов.
— Как-как? — изумилась Далила, с трудом скрывая улыбку.
— Серега, кореш мой, Хренов, — пояснил с серьезнейшим видом Верховский. — Мы, как те мушкетеры из книжки Дюма, четверкой дружили. Замотаев был вроде Атоса. Он вдумчивый и серьезный. Бабник Мискин больше похож на Арамиса, хотя Кроликов Гошка красивей. Но он здоровяк и балда, потому был у нас за Портоса. А я заводила компании, вроде как д'Артаньян.
Далила с иронией осведомилась:
— А Хренов был у вас за кого?
— За кого был Серега Хренов?
Растерянность Верховского говорила о том, что ранее подобным вопросом он не задавался.
— Даже не знаю, — задумчиво ответил он после продолжительной паузы. — Серега к нам пятым присоединился значительно позже, кажется, классе в восьмом. Но мы его как-то сразу приняли в нашу компанию.
— А разве это легко — дружить впятером? Разве вы не разбились на пары?
— Нет. У нас настоящая дружба, у нас монолит.
Когда погибли родители, мне было трудно, но друзья помогали. Особенно Замотаев.
Заметив уличающий жест Далилы, Верховский поспешил пояснить:
— Мы по-прежнему монолитом дружили, но с Замотаевым у меня был общий бизнес тогда. С ним я виделся чаще, он чаще и помогал. Кстати, Пашка допомогался: в результате он на моей Наташе женился, на сестре. Теперь и она Замотаева. Вы ее знаете. Она меня к вам и направила.
— Да-да, мы одноклубницы с вашей Наташей, — подтвердила Далила.
Верховский смущенно признался:
— Если честно, я упирался, к вам идти не хотел, но Наташа моя… Короче, заставила.
— Отчего же идти не хотели? — с легкой усмешкой поинтересовалась Далила, заранее зная ответ.
Русский мужчина консервативен, он плохо следует моде содержать в чистоте свою душу, он не верит в психологов. Соответствуя русской традиции, он сам стрессы и топит, а не лечит последствия стрессов.
Стрессы, правда, не тонут — тонет русский мужик.
Однако это ему безразлично, потому что он пьян и доволен. А до того, что утром ждут его новые стрессы, нет ему дела. Он и новые стрессы будет топить.
Далила много раз слышала от мужчин: «Зачем мне психолог? Я сам себе доктор. Рюмашку-другую накатишь, и все стрессы будто рукой сняло».
— Почему вы не хотели обращаться к психоаналитику? — повторила она вопрос, ожидая традиционного ответа.
— Да как-то неловко, — не обманул ее ожиданий Верховский. — Здоровый мужик, а словно девица должен вываливать проблемы на женщину.
Далила напомнила:
— Для вас я не женщина, я психолог.
— — Да хоть и психолог. Чем мне психолог поможет?
Машеньку никто не вернет. Значит, и от боли никто меня не излечит.
Далила спорить не стала, она дипломатично сменила тему.
— Странно, — сказала она. — Вашу сестру, Наташу Замотаеву, я год уже знаю, но она никогда не упоминала о Маше.
— А что тут странного? — удивился Верховский. — Гибель Машеньки всех потрясла. Несколько лет все жили в шоке. Наташа очухалась только тогда, когда Пашка на ней женился. Ей врачи строго-настрого запретили о Машеньке говорить. Даже думать о Маше запретили. Я, мужчина, и то не могу пережить это горе, а уж Наташа моя и подавно. Она сидит дома, без дела, одна. Я хоть на дела отвлекаюсь. В последние годы мой бизнес наладился, я за границу подался и вроде начал беду забывать, а в Питер вернулся и снова расклеился.
— На что вы жалуетесь? — осторожно спросила Далила, не слишком рассчитывая на ответ.
Верховский вздохнул, сделал длинную паузу и нехотя произнес:
— Как тут скажешь? Нервы ни к черту, бессонница. Но если чудом засну, сны тогда мучают. Сон, впрочем, снится один и тот же. Его я вам уже пересказал.
«Жуткий сон», — мысленно содрогнулась Далила и осторожно спросила:
— Вы лечились?
— У каких врачей только не был, — отмахнулся Верховский. — Никто не помог. Процедуры, таблетки меня не берут. Да и какие, к черту, таблетки, страдаю-то я от бессилия. Вылечусь, когда придушу гада своими руками. Эх, знать бы, кто он, Машин убийца, увидел бы в жизни смысл. А до тех пор, пока не узнаю, так и буду себя изводить.
— У Маши были неприятности?
— Неприятности?
