— Спасибо, я вам верю, — сказал К., но потом все-таки подошел к раскрытой двери.
Темная комната была освещена ровным светом луны. Насколько можно было разглядеть, все действительно было на своих местах, даже блузка больше не висела на окне. Удивительно высокими казались частично освещенные лунным светом подушки на кровати.
— Фрейлейн часто возвращается домой поздно, — сказал К. и посмотрел на фрау Грубах, словно ответственность за это лежала на ней.
— Да уж, молодые, они такие! — сказала фрау Грубах извинительно.
— Конечно, конечно, — сказал К. — Но это может слишком далеко завести.
— Это — может, — сказала фрау Грубах. — Как вы тут правы, господин К.! Может быть, даже и в этом случае. Я, конечно, не хочу сказать о фрейлейн Бюрстнер ничего плохого, она хорошая, милая девочка, любезная, опрятная, обязательная, работящая, я все это очень ценю, но одно правда: ей бы надо быть построже, поскромнее. Я ее в этом месяце уже два раза видела на темных улицах, и все с разными господами. Мне это очень неловко, видит Бог, я рассказываю это только вам, господин К., но, делать нечего, придется мне поговорить об этом и с самой барышней. И уж, кстати, не только это мне в ней подозрительно.
— Вас несет совершенно не туда, — сказал К. в бешенстве, которого почти не мог скрыть, — к тому же вы явно неверно истолковали мое замечание о фрау Бюрстнер, ничего подобного не имелось в виду. И я даже прямо предостерегаю вас против каких-то таких разговоров с фрейлейн, вы решительно заблуждаетесь, я знаю фрейлейн очень хорошо, и все, что вы тут говорили, неверно. Впрочем, возможно, это я захожу слишком далеко, я не собираюсь вас удерживать, говорите ей все, что хотите. Спокойной ночи.
— Господин К., — умоляюще проговорила фрау Грубах, просеменив вслед за ним до самой его двери, которую он уже открыл, — я же еще совсем не собираюсь говорить с барышней, естественно, я сначала еще за ней понаблюдаю, это я только вам, по секрету, сообщила, что знала. В конце концов, это же в интересах каждого съемщика, если содержательница пансиона хочет чистоты, а я здесь ничего другого и не желаю.
— Чистоты! — крикнул К. уже через щель в двери. — Если вы хотите очистить ваш пансион, вам сначала надо выставить меня.
После чего он захлопнул дверь, даже и не думая обращать внимание на легкое постукивание снаружи.
Вместо этого он решил, поскольку спать совсем не хотелось, пока что не ложиться и, раз уж выдался такой случай, то и посмотреть, когда же вернется фрейлейн Бюрстнер. Не исключено, что тогда представится и возможность перекинуться с ней парой слов. Лежа на подоконнике с устало прикрытыми глазами, он даже на минутку подумал, а не стоит ли, в наказание фрау Грубах, уговорить фрейлейн Бюрстнер вместе с ним одновременно хлопнуть дверью. Но ему сразу же показалось, что это будет уж слишком, к тому же он заподозрил себя в том, что он хочет сменить квартиру из-за сегодняшних утренних происшествий. Ничего не могло быть бессмысленнее, а главное, бесполезнее и презреннее этого.[5]
Когда ему надоело разглядывать пустую улицу, он прилег на диван, предварительно слегка приоткрыв дверь в прихожую, чтобы каждого, кто войдет в квартиру, сразу можно было увидеть прямо с дивана. Примерно до одиннадцати часов он спокойно лежал на диване, покуривая сигару. Но потом уже больше на диване не выдержал и пошел слегка пройтись в прихожую, как будто это могло ускорить возвращение фрейлейн Бюрстнер. Она не была ему так уж особенно нужна, он даже не мог точно вспомнить, как она выглядит, но, вот, хотелось ему сейчас с ней переговорить, и его злило, что своим поздним приходом она и в конец этого дня вносит что-то беспокойное и беспорядочное. Виновата она была и в том, что он сегодня вечером не поужинал, и в том, что пропустил намеченное на сегодня посещение Эльзы. Впрочем, он еще мог наверстать и то и другое, если бы пошел сейчас в кабачок, где обслуживала Эльза. И он еще собирался это сделать позднее, после того как переговорит с фрейлейн Бюрстнер.
На часах было уже полдвенадцатого, когда на лестнице послышались чьи-то шаги. К., в увлечении своими мыслями шумно расхаживавший по прихожей взад и вперед так, как будто это была его собственная комната, юркнул к себе за дверь. Появилась фрейлейн Бюрстнер. Она запирала дверь, узкие плечи зябко ежились под шелковым платком. Еще мгновение, и она скроется в своей комнате, куда К. в полночь, естественно, уже не мог вламываться, значит, он должен заговорить с ней сейчас, но, к несчастью, он не подумал зажечь у себя свет, и теперь его появление из темной комнаты было бы похоже на нападение, во всяком случае, должно было очень испугать. Ничего уже нельзя было сделать, но нельзя было терять и времени, и он прошептал сквозь щель в двери:
