Ключ к исцелению симптомов травмы у человека кроется в его физиологии. Столкнувшись с непреодолимой, на первый взгляд, опасностью, которой нельзя избежать, и животные, и люди проявляют реакцию иммобилизации. Важно понимать, что эта функция нашего организма является непроизвольной. Другими словами, это значит, что физиологические механизмы, которые управляют этой реакцией, находятся в примитивных отделах мозга и нервной системы, отвечающих за инстинкты, и наше сознание не в состоянии их контролировать. Именно поэтому изучение поведения диких животных кажется мне столь важным и необходимым для понимания и исцеления травм, которым подвержены люди.
Отделы мозга и нервной системы человека, отвечающие за непроизвольные и инстинктивные реакции, практически ничем не отличаются от соответствующих им отделов мозга млекопитающих и даже рептилий. Наш мозг, который часто называют триединым мозгом, включает в себя три важные системы. Эти три части известны как рептилиевый мозг (мозг рептилий) (управляющий инстинктами), млекопитающий (мозг млекопитающих) или лимбический мозг (управляющий эмоциями), и человеческий мозг или неокортекс (управляющий рациональным мышлением). Так как при восприятии ситуации, несущей угрозу для жизни, задействованными оказываются общие для нас и для животных части головного мозга, то мы многое можем узнать, изучая то, как некоторые животные, например, антилопа, избегают состояния травматизации. Развивая эту мысль, я полагаю, что ключ к исцелению травматических симптомов у людей состоит в нашей способности воспроизводить непрерывный процесс адаптации, присущий диким животным, в ходе которого они дрожат и проживают реакцию иммобилизации, а затем снова становятся подвижными и возвращаться к полноценному функционированию.
Но мы, люди, не похожи на животных: когда нам что-то угрожает, мы оказываемся перед нелегким выбором, что же нам делать — бороться или бежать. Эта дилемма отчасти проистекает из той двоякой роли, которую играет наш биологический вид — преследователя и жертвы одновременно. Доисторические люди, конечно же, много охотились, однако каждый день они были вынуждены, сбившись в кучу, прятаться долгими часами в холодных пещерах в страхе оттого, что в любой момент их могут схватить и разорвать на куски.
Шансы выжить для людей возросли, когда они стали собираться многочисленными группами, научились добывать огонь, изобрели различные инструменты, большинство из которых были оружием для охоты и самозащиты. Однако, несмотря на столь значительный прогресс, в нашем мозгу и нервной системе до сих пор остались генетические воспоминания о тех временах, когда человек все еще был легкой добычей для хищников. Не обладая быстротой антилопы и не имея смертоносных клыков и когтей гепарда, подкрадывающегося к добыче, наш человеческий мозг зачастую подвергает сомнению наличие у нас способности к сохранению жизни. Вот эта неопределенность и делает нас особенно уязвимыми для мощного воздействия травмы. Животные, подобные быстрой, стремительной антилопе, знают о том, что они — добыча, и о том, какими ресурсами для выживания они располагают. Они инстинктивно понимают, что нужно сделать в момент опасности, и делают это без промедления. Так же и гепард знает о том, что его быстрый, летящий бег со скоростью 110 километров в час, и его смертоносные клыки и когти безо всякого сомнения делают его хищником.
Для человеческого существа эта граница не так ясно очерчена. Когда мы сталкиваемся с обстоятельствами, несущими угрозу для нашей жизни, наш рациональный мозг может придти в замешательство и подавить наши инстинктивные импульсы. И хотя у этого действия могут быть свои основания, замешательство, неизбежно сопутствующее ему, создает благоприятную почву для состояния, которое я называю «Комплексом Медузы» — трагедии под названием травма.
Так же, как и в древнегреческом мифе о Медузе, смятение, которое может охватить нас, когда мы смотрим в глаза самой смерти, способно превратить нас в камень. Мы в буквальном смысле можем окаменеть, охваченные страхом, что приведет к образованию травматических симптомов.
