В дверях появилась Шарлотта, неся поднос с кофе и пирожными.
— Что там Нина нафантазировала обо мне?
Девушка широко улыбнулась и договорила:
— Картина была свидетелем, сказала тогда Шарлотта, единственным, который, не в пример нам, увидел надвигающиеся перемены (или Возрождение, революцию, трагедию — назовите это как хотите), несмотря на то что каждый из нас получил недвусмысленное предупреждение.
В конце концов Донна осталась: посмотреть, как Прокопио переделал кафе, и полюбоваться рисунками тортов для сельскохозяйственной ярмарки этого года. Осталась на стаканчик вина и обед, долгий, но без вычурных блюд, во время которого часто ловила взгляд, устремляемый Прокопио на жену, и тогда вокруг его глаз блуждала лёгкая улыбка, словно он не мог поверить своему счастью, а лицо Шарлотты, смотревшей на него, озарялось изнутри.
«Видно, в нём оказалось больше свечей, чем представлялось», — сказала себе Донна.
Когда Прокопио отправился спать («Завтра мы делаем очень сложное многослойное сицилийское пастри, так что придётся начинать спозаранку!»), Донна осталась послушать историю Шарлотты, начавшуюся на гребне холма, который возвышался над виллой «Роза», на грани между до и после, или-или.
— Может, следовало поступить иначе? — спрашивала Шарлотта. — Если бы я не предпочла лёгкое решение и не повернула назад, когда охотники скрылись за холмом, смогла бы я остановить или изменить то, что произошло? Была бы сейчас здесь, с Франческо? Был бы граф Маласпино до сих пор жив? А Паоло… — Она переменила тему. — Что-то я разболталась. Как ты, Донна? Расскажи о своих успехах — у тебя всё хорошо?
— Что «а Паоло»? Продолжайте, Шарлотта, что вы собирались сказать?
— Просто… — Она снова сделала паузу, а потом договорила, несколько смущённо, как прежде: — Он очень сильно любил тебя.
Чувство горечи, которое Донна подавляла в себе все эти семь лет, сдавило грудь, и она наконец-то дала ему выход:
— Не настолько сильно, чтобы навестить меня в больнице!
Глаза Шарлотты расширились.
— Но он приходил! Мы все приходили! Пытались увидеть тебя. Твои родители — твой отец — не пустили нас к тебе, а врачи не разрешили ему. Сказали, что это не пойдёт тебе на пользу.
— Полиции они разрешили довольно быстро.
— Мы ничего не могли поделать.
Донна покачала головой, не принимая извинений Шарлотты. Не могла этого себе позволить. Последние семь лет она жила в полной уверенности, что Паоло отказался от неё, когда она нуждалась в нём больше всего, и эту боль она душила в себе, как терьер кусающуюся крысу.
— И потом, он писал тебе, — продолжала Шарлотта. — Мы оба писали, но Паоло слал письма одно за другим.
— Я их не читала, — сказала она и подумала, что все их выбросила. — Мне казалось…
— Что тебе казалось?
— Что вы обвиняете меня…
— В чем, Донна?
— В том, что я выдала Муту… а потом вы могли решить, что я лгу… ради собственной шкуры… но полиции я рассказала то, как я это видела. Что видела. В то время.
— Ты описала полиции только одного из напавших, — сказала Шарлотта, читая в мыслях Донны, — человека, которого они позже установили, Бенни Стрелка, убившего графа Маласпино. Был ли он один, Донна?
— Это был человек, ударивший меня в Сан-Рокко.
— Но они считают, что там был кто-то ещё. Анджелино в своей путаной манере показал, что видел ещё одного человека в Сан-Рокко. Он назвал его дьяволом.
— Я не могла разглядеть его. Он был далеко от меня. Наблюдал. Не вмешивался. Он бы не ударил… Он не ударил… Просто смотрел. Ничего не говорил. А потом, понимаете, мне было слишком… скакали мулы… пыль поднялась такая… Как я могла быть уверена, что?.. — Донна почувствовала, как Шарлотта накрыла ладонью её руки. — Тот… другой человек… просто был там… он, возможно, спас мне жизнь…
— Анджелино спас тебе жизнь. Он вытащил тебя из подвала, а потом он и его мать отвезли тебя в больницу. Паоло искал тебя с того момента, как ты не пришла на свидание. Всю ночь был на ногах, с ума сходил от тревоги за тебя. Он пропустил суд, потому что пытался найти тебя.
— Надо… позвонить ему… повидать его… — Думаю, лучше будет…
— Что?
— Не делать этого.
