Эксцессов у нас в полку не было. Но гроза висела в воздухе, настороженность не покидала нас: все чего-то ждали. Совершенно неожиданно в дивизии произошла большая неприятность: какие-то темные, злонамеренные люди возбудили несознательных солдат в 707-м Броды-Берестечском полку. Они набросились на посетившего полк начальника дивизии, заслуженного боевого генерала, Георгиевского кавалера, старика шестидесяти пяти лет с окладистой седой бородой. Его раздели и разули, а потом одели в рваное обмундирование и лапти, неизвестно откуда появившиеся. Правда, генерала не били, видимо, смущала его седая борода, да и не заслужил он этого, так как всегда по-отечески относился к солдатам и офицерам. Старик был потрясен, заболел, и его увезли в тыл. Снятое с него оружие, обмундирование и сапоги, а также золотые часы, бумажник, кошелек и документы бесследно исчезли. Стало ясно, что в этом деле принимали участие уголовники. На митинге в нашем полку этот позорный случай был единодушно осужден: генерал пользовался уважением.
23 сентября
Сегодня наш полк посетил новый начальник дивизии генерал Ибрагимов, кавказец лет под шестьдесят, небольшого роста, с бритой головой, худощавый, очень живой и подвижной. Всем говорил «ты», добавляя молодым «юноша» и «дюша», а людям средних лет и старше — «друг», «дюша лубезны». Он ходил среди солдат, хлопал их по плечу, весело и непринужденно смеялся. Генерал всем понравился. Он провел в полку весь день, вечером в честь его давался концерт. Кто-то сказал, что генерал хорошо танцует «Лезгинку». Он не стал ломаться, вышел на эстраду и под музыку нашего оркестра действительно лихо и красиво станцевал с сестрой милосердия «Наурскую лезгинку». Танец имел бешеный успех, и его пришлось повторить. К моему удивлению, старик даже не запыхался, а сердца солдат и офицеров были им покорены. Генерал разошелся и под свет фары своей машины показал на пальцах игру теней на занавесе, показал мастерски. Его картинки были живы, веселы и отчасти не совсем пристойны. Все мы помирали со смеху. Когда генерал кончил, солдаты бросились к нему, подхватили на руки и долго качали. Нет! Хороший у нас народ: доброе слово, человеческое обращение, как равного с равным — и с ним можно творить чудеса.
27 сентября
Откуда-то пошел слух, что наша дивизия будет расформирована, как и все третьеочередные формирования. А пока мы готовимся к походу: идем в район Брод. Командир нашего полка внезапно «заболел» и уехал. Говорят, что он попросту сбежал. Никто его не пожалел: его редко видели и плохо знали.
Новым командиром полка на митинге выбрали поручика Кобякова, безвольного, мягкого как воск и ни на что дельное не способного. Линько говорит: «Не беда, сейчас такой и нужен. Пусть поездит в командирской коляске три дня. А там все равно нас расформируют».
12 октября
Действительно, не успели мы прийти в район Брод, как полк расформировали. Наш батальон влился в 80-й Кабардинский имени князя Барятинского полк 20-й Кавказской дивизии. Я теперь командир первой роты. У меня восемь младших офицеров и около полутора сотни солдат.
Дисциплина здесь значительно ниже, чем в 708-м Россиенском полку. Офицеры ничего не делают. Многие день и ночь играют в карты.
25 октября
Стоим на позиции. Перед нами австрийцы. Их окопы далеко. И у нас, и у них много проволоки. Стоим спокойно: огня ни с той, ни с другой стороны. Разведка не ведется. Безопасно, как в тыловой деревне.
Большевики взяли власть. Теперь мы — граждане Советской России. У нас в роте это выразилось только в том, что мы, офицеры, сняли погоны. Теперь уже никто не может называть нас «золотопогонниками». Полки дивизии разделились на большевистские и небольшевистские. Наш полк и Куринский считаются большевистскими.
5 ноября
Сегодня ночью подпоручик Ознобишин во время карточной игры застрелил шулера прапорщика Бакарадзе и пытался застрелиться сам, но у него отняли револьвер. Ознобишина арестовали и направили в дивизию. Офицеры, обобранные Бакарадзе, написали начальнику дивизии коллективное письмо и послали его с нарочным. Начальник дивизии обещал дело уладить, если расследование установит, что Бакарадзе шулер.
