1971 г.
Рубчатые протекторы велосипедных шин оставляли в пыльной дорожной колее замысловатые переплетающиеся узоры. Солнечные зайчики, отражаясь от никелированных деталей звонков, колесных спиц и разноцветных катафотов, временами слепили глаза. Задорно дребезжали самодельные проволочные трещотки на рулевых вилках. Похрустывали несмазанные подшипники, бренчали растянутые цепи, поскрипывали кожаные сиденья. Пролетали мимо кусты и деревья, растущие на обочине. Ветерок охлаждал разгоряченные безудержной гонкой тела, отгонял слепней-кровососов, бесчинствующих жарким летним вечерком. Троица мальчишек-велосипедистов, не так давно забросившая куда подальше сумки с учебниками за седьмой класс, наслаждалась всеми прелестями трехмесячного «ничегонеделания». Истошно крича и улюлюкая, они преодолели очередной затяжной спуск, с трудом объезжая рытвины и колдобины, в изобилии встречающиеся на заброшенной лесной дороге. В тенистой ложбинке один из мальчишек, вырвавшийся вперед, резко дал по тормозам, заклинив заднее колесо. Паренек, придерживая пошедший юзом велик, уперся одной ногой в землю и, эффектно развернув железного коня на сто восемьдесят градусов, остановился:
— Поцики, перекур! — закричал он, оттаскивая велосипед на обочину и роняя его на землю.
— Чё, упрел, Андрюха? — поинтересовался второй «гонщик», лихо затормозивший возле брошенного на землю велика.
— Угу, ноги гудят! — тряхнув каштановыми кудрями, согласился Андрей. — А у тебя, Алик, копыта тоже, чай, не железные!
— Да я, вроде, и не устал. — Алик пожал крепкими загорелыми плечами — в кругу друзей он считался самым сильным и выносливым. — Проехали-то всего ничего: километров пятнадцать. Вот когда мы с Витьком на Длинное купаться гоняли…
— Постой, а где Лёньчик? — озадачился Андрюха, отирая снятой майкой крупные капли пота, выступившие на лбу.
— Ты чё, Пухлика не знаешь? — усмехнулся Алик, щелчком сбивая капельку пота, повисшую на кончике носа. — На подъеме он лопату потерял — от рамы отвязалась. Ща, наверное, в гору шпилит, — предположил он. — Вот-вот на пригорке появиться должен…
Словно в подтверждение его словам на самой маковке пологой сопки появилась фигурка одинокого велосипедиста. Андрюха приложил козырьком ладошку к глазам, загораживаясь от слепящего солнца.
— Ага, Лёньчик! — узнал он приятеля. — Давай быстрей, пентюх! — закричал он, спугнув затаившуюся в лесу стаю ворон. Переполошенные птицы закричали и принялись нарезать круги над мальчишками. Андрюха подобрал с земли камень и метнул его в ближайшего ворона:
— Вот разорались!
— Крути педали! — крикнул Алик замершему на вершине горы велосипедисту.
— Ага, пока не дали! — хохотнул Андрюха, падая в траву рядом с великом. — Не надо было его с собой брать, Ал: мы с Пухликом до темноты не успеем вернуться… А еще копать сколько?
Определенный резон в словах мальчишки присутствовал: Лёньчик — невысокий белобрысый мальчишка, прозванный за излишнюю тучность Пухликом, не блистал спортивными успехами в школе. Чего греха таить, физрук ставил ему троечку по своему предмету исключительно из жалости: ни прилично пробежать стометровку, ни подтянуться на перекладине Лёньчик был не в состоянии. Не то, что Алик, которому и склепку, и выход, да и солнышко на турнике — как два пальца…
— А сколько уже натикало? — спросил Алик, наблюдая, как отставший товарищ осторожно спускается по раздолбанной дороге.
Андрюха картинно поднес руку с надетыми на запястье большими «командирскими» часами, обладанием которыми он ужасно гордился, к глазам:
— Пятый час.
— Успеем, — успокоил Андрюху Алик, — ехать осталось совсем чуть-чуть.
— А ты сам-то был на этом кладбище хоть раз? — полюбопытствовал Андрей.
— Мимо проезжал, — ответил Алик, — когда с отцом в прошлом году за грибами ездили.
— И чё там? Страшно?
— Кладбище, как кладбище… Чего там бояться? — невозмутимо произнес парнишка.
— Ну… Как чего? Всякое болтают… Зря, что ли Колываново вымерло?
— Ты, Дюха, больше бабку свою старую слушай, она тебе такого наболтает… Ты чё, Кучерявый, в натуре, в эти байки веришь?
— Ну… я это… — замялся Андрей, отводя взгляд голубых глаз в сторону.
