Это уже было слишком.
— Р-руки! — дискантом взвизгнул Саша, дернулся было вырваться, но не сумел. Тогда он крутанулся вокруг своей оси, или, вернее, вокруг кисти держащего его за шиворот охранника, и изо всех сил пнул его в колено, а потом прыгнул на него примерно таким же образом, каким ребенок орангутана запрыгивает на кормящую мать. В результате последнего действия охранник не сумел удержать равновесия и рухнул на ковролин, причем на груди у него оказался вцепившийся мертвой хваткой Саша. И, наконец, для кучи, Саше на спину навалился еще и Андрей, в слабой надежде растащить договаривающиеся стороны и погасить начавшийся конфликт с мордобоем.
Дальнейшее у Андрея запечатлелось как-то смутно, но, кажется, в конце концов их все-таки выкинули на улицу.
— Ч-черт, — пробормотал он, поднимаясь с колен и обеими руками одновременно ощупывая голову в поисках повреждений. В двух шагах от него по тротуару на четвереньках полз какой-то сумасшедший. Андрей подошел к нему и легонько похлопал его костяшками пальцев по затылку.
— Вставай. Люди смотрят, — добрым голосом сказал Андрей, а затем прибавил еще кое-что. — Довыеживался?
Саша тихонько застонал, но все же кое-как поднялся с земли и принял относительно вертикальное положение.
— Ой, мамочка, — прошептал он. — Ой, мамочка. По-моему, у меня сотрясение мозга.
— Не знаю, как сотрясение, — сказал Андрей, — но разжижение точно есть. Какого петуха ты полез в бутылку? Может, тебе уколы от бешенства поделать?
— Не знаю, — пробормотал Саша. — Честно. Не знаю, что на меня нашло. — Он повернулся и виновато посмотрел на Андрея.
В его глазах было такое искреннее, детское и неподдельное недоумение, что Андрей смягчился.
— Ладно, — сказал он. — Хорошо еще, что в милицию не сдали. Парились бы сейчас в «обезьяннике». В лучшем случае.
— Да, — сказал притихший Саша. — Но все-таки они суки. Совсем оборзели, — пожаловался он.
— Это еще не повод на них бросаться, — сказал Андрей.
— Я же извинился.
— Что-то я не слышал.
— И так голова трещит.
— Сам виноват.
— Виноват, виноват, — начал снова раздражаться Саша. — Тебя послушать, так я вечно во всем виноват.
— Ну а кто же — я, что ли?
— Мог бы, по крайней мере, меня удержать.
— А я что делал, — проворчал Андрей. Он хотел было добавить, что проще удержать бешеного хорька с необратимым распадом личности, но вовремя вспомнил советы Дейла Карнеги и перевел разговор на другую тему. — Что это у тебя такое?
— Где?
— Да вот.
— А, это? Не знаю.
Саша только что обнаружил, что держит в кулаке какую-то круглую штуку.
— Ну-ка, дай-ка, — сказал Андрей. — Это значок. У кого ты его оторвал?
— Да пес его знает, — признался Саша. — Сейчас разве упомнишь? У кого-то из них, видимо.
— Молодец, — сказал Андрей.
— Конечно, лучше, если бы это был бумажник, — сказал Саша.
— Интересный значок, — протянул Андрей, вертя в руках плоский металлический диск размером с дырку от небольшого бублика.
— Дай мне тоже посмотреть, — попросил Саша, — я даже и взглянуть-то толком не успел.
— Да. Странная картинка, — сказал он через несколько секунд, вертя значок в руках и рассматривая его под разными углами.
На значке была изображена длинная вереница верблюдов, бредущих по барханам неизвестной пустыни к далекому горизонту. Несмотря на то, что все они были повернуты к предполагаемому наблюдателю тылом, и лиц их не было видно, от картинки веяло такой печалью и безнадегой, что Андрей невольно вздохнул. Неизвестно почему он вдруг вспомнил спектакль «Синяя птица» по пьесе Метерлинка, смотреть который он ходил в детстве с родителями.
— Мы длинной вереницей пойдем за синей птицей, — сказал он, сглотнув.
— Чего? — удивился Саша.
— Что чего?
— Чего ты сейчас сказал?
— Я?
— Да.
Андрей несколько секунд молчал, потом махнул рукой.
— Да так. Фигня. Пойдем, что ли?
Саша убрал значок в карман.
— Ну, пошли.
Они двинулись вперед и некоторое время шли молча, пока не дошли до Пушкинской площади, или, по-простому, до Пушки.
Спускаясь в переход, Саша, наконец, нарушил молчание.
— А куда, собственно, мы идем? — спросил он.
— Нет денег, нет денег, нет денег, нет денег, нет денег. Нет денег. Нет денег! — сказала ему старуха нищенка, прижавшаяся к стене перехода. Она слегка раскачивалась из стороны в сторону. Мантра ее, повторяемая нараспев громким визгливым голосом, по-видимому, действовала на прохожих угнетающе: старуху старались обойти заранее, и в этом месте течение толпы делало поворот в сторону.
