напротив, следует освободить путь и сделать так, чтобы природная тяга, естественное влечение, не одним быкам свойственные, привели волка в логово, а тупика – в гнездо на скале. И, значит, светит нынче комиссару сон в знакомой и уютной постели, если, конечно, среди ночи не откроют отмычкой дверь и его не возьмут под прицелом трех стволов. Совершеннейшая истина – в том, что, как мы уже неоднократно заявляли, бывают такие паскудные дни, что если слева дождик мочит, то справа, можете не сомневаться – градом бьет, и вот именно в такой ситуации находился сейчас комиссар, поставленный перед нелегким выбором – то ли, бродяге подобно, провести ночь в парке под деревом, в виду девушки с кувшином, то ли комфортабельно устроиться под измятым одеялом и уже несвежими простынями провидения, страховки и перестраховки. Впрочем, объяснение вышло не столь уж кратким и сжатым, как мы обещали выше, однако мы надеемся, что все понимают – мы не можем оставить без должного рассмотрения ни одну из переменных величин, не разобрав с кропотливой и тщательной объективностью разнообразные и противоречивые факторы риска и меры безопасности, чтобы прийти к выводу, который и так все должны знать, а именно – не стоит бежать в багдад, чтобы избежать встречи, назначенной тебе в самарре. Дождавшись, когда чашки весов остановятся, и решив, чтобы не терять время попусту, не выверять равновесие до последнего миллиграмма, до последней вероятности, до последней гипотезы, комиссар взял такси и направился в провидение, а дело меж тем было уже к вечеру, и первые сумерки овевали прохладой стелющийся под колеса проспект, и журчание воды, струящейся в чаши фонтанов, стало вдруг – к удивлению проезжающего – слышнее. На тротуарах не видно ни единой листовки. Вопреки всему, заметно все же, что комиссару слегка не по себе, и его можно понять. И то, что природная сметливость и приобретенные в течение жизни познания о свойствах и нравах полиции позволили ему прийти к выводу, что никакая опасность в провидении его не ждет и что к нему не вломятся нынче ночью, вовсе не значит, что самарра не находится там, где ей положено находиться. Эти размышления побудили комиссара дотронуться до пистолета и подумать при этом: Так или сяк, а пока буду подниматься в лифте, сниму с предохранителя. Такси остановилось: Мы на месте, сказал водитель, и в тот же самый миг комиссар увидел засунутый за дворник листок. Значит, все же это было не зря, как бы ни томили его тревога, как бы ни мучил страх. В холле было пусто, вахтер отсутствовал, обстановка для идеального убийства была идеальной же – удар ножом в сердце, глухой звук падения тела, захлопнувшаяся дверь, автомобиль без номеров, забирающий убийцу, ничего нет проще, чем убить и умереть. Лифт вызывать не пришлось, кабина была внизу. И вот пока он поднимается, собираясь выгрузить свою кладь на четырнадцатом этаже, металлический щелчок, который ни с чем не спутаешь, сообщает, что оружие поставлено на боевой взвод. В коридоре – ни единой живой души, в этот час все офисы уже закрыты. Ключ мягко проскользнул в скважину, и дверь открылась почти бесшумно. Комиссар вошел и спиной прикрыл ее, зажег свет, а теперь обшарит весь номер, откроет шкафы, где может спрятаться человек, заглянет под кровати, отдернет шторы. Никого. Комиссар вдруг ощутил, как нелеп он, новоявленный бонд с пистолетом в руке, из которого не в кого стрелять, однако же недаром говорится, береженого бог бережет, подстраховаться никогда не лишне, особенно если дело происходит в компании провидение, ведающей не только страховками, а и перестраховками. Горит лампочка автоответчика, указуя, что поступило два сообщения, и одно, быть может, от инспектора, который просит быть поосторожней, а другое – от секретаря альбатроса, а быть может, и нет, и оба они поступили от секретаря начальника полиции, горько горюющего от измены надежного сотрудника и озабоченного своей собственной судьбой, хотя, между прочим, не он этого сотрудника отбирал, не ему за него и отвечать. Комиссар положил перед собой список адресов и телефонов, набрал номер. Никто не отвечал. Снова набрал. И еще раз набрал, но теперь, словно по наитию, выждал три гудка и дал отбой. Набрал в четвертый раз и наконец: Слушаю, раздался в трубке сухой голос жены доктора. Это я, сказал комиссар. А-а, добрый вечер, мы ждали вашего звонка. Как ваши дела. Да ничего хорошего, меня за сутки сумели превратить во врага народа номер один. Мне очень жаль, что и я приложил к этому руку. Не вы же написали все то, что напечатано в газетах. Не я, до такого еще не дошел. Но, может быть, то, что вышло сегодня и в тысячах копий разлетелось по городу, поможет разогнать этот морок. Дай-то бог. Вы как будто не питаете на это особых надежд. Да нет, отчего же, питаю, однако дело это не мгновенное, не стоит ждать, что ситуация изменится через минуту. Но так ведь жить нельзя, мы сидим взаперти, мы как в тюрьме. Все, что от меня зависело, я сделал, и это все, что я могу вам сказать на это. Вы больше не придете сюда. Задание, которое мне поручили, окончено, я получил приказ вернуться. Что же, надеюсь, мы еще увидимся и при более благоприятных обстоятельствах. Они, похоже, заблудились где-то, сбились с пути. Кто. Благоприятные обстоятельства. Вы меня вконец обескураживаете. Есть люди, которых повалить невозможно, даже сбив с ног, и вы из их числа. Сейчас мне бы хотелось, чтобы мне помогли подняться. Очень сожалею, что не могу оказать вам эту помощь. Подозреваю, что помогли много больше того, о чем рассказали. Воображение у вас разыгралось, вы забыли, что говорите с полицейским. Не забыла, и это так же верно, как и то, что я вас таковым давно уж не воспринимаю. Спасибо вам за эти слова, а теперь мне осталось только попрощаться – до свидания, когда бы оно ни было. До свиданья. Будьте осторожны. Я говорю вам то же самое. И доброй ночи. Доброй ночи. Комиссар повесил трубку. Впереди его ждала долгая ночь, и провести ее иначе как во сне не было ни малейшей возможности, если только бессонница не приляжет к нему в постель. Завтра, по всей видимости, за ним придут. Он не явился к сроку на погранпост север-шесть, как было приказано, и потому его будут искать. И, может быть, одно из сообщений как раз и говорило об этом, может быть, извещало, что арестуют его в семь утра и что любая попытка оказать сопротивление только усугубит его и без того скверное положение. И отмычки им, разумеется, будут без надобности, потому что имеется ключ. Комиссар размышляет. Под рукой у него – целый арсенал готового к бою оружия, он способен отбиваться до последнего патрона или, по крайней мере, до первой гранаты со слезоточивым газом, влетевшей в бойницу в его крепость. Комиссар размышляет. Он сел в кровати, потом повалился на спину и стал молить сон, чтобы не слишком медлил: Сам знаю, что ночь еще в самом начале, думал он, и даже небо потемнело еще не окончательно, но хочу спать эту ночь так, чтобы казалось, что стал камнем, без обмана сновидений, камнем, словно навеки вмурованным в серую стену других камней, пожалуйста, хоть эту малость даруй мне, если большее невозможно, дай мне проспать до утра, до семи часов, когда меня разбудят. Сон услышал и внял робкой мольбе, не пришел, а прибежал бегом, побыл несколько минут, удалился, давая комиссару раздеться и лечь как полагается, но тотчас, почти сразу же вернулся и уже всю ночь оставался рядом, а сны отгонял прочь, в страну теней и призраков, где, соединяя огонь с водой, рождаются они и множатся.
