Я подошёл к проруби поглядеть, чего она там боялась, не сидит ли и вправду кто-нибудь подо льдом.
Заглянул в чёрную воду и увидел в воде два тусклых зелёных глаза.
Щука придонная подошла к проруби подышать зимним, звонким, свободным воздухом.
ШАПКА ДЯДИ ПАНТЕЛЕЯ
Всю зиму прожили вороны в грачиных гнёздах.
А весной вернулись грачи. Тут-то и начался на старых берёзах крик да грай.
- Прочь! - кричали грачи.
- Это мы строили! - врали вороны.
В одном месте, над старым кладбищем, случился настоящий бой. Вороны и грачи сталкивались в воздухе - перья прочь!
- Правы грачи, - ворчал дядя Пантелей. - Вороны - воры. Вон как она, жизнь, устроена. Один - строил, другой - живёт. Я - за грачей! Они любят свои старые гнёзда. Вот я, например. Дай мне новую шапку - ни за что не возьму. Я к своей старой шапке привык. Так и грачи: Подавай им старое гнездо.
- Верно говоришь, Пантелеюшко, верно, - согласилась Орехьевна. - Только у тебя шапка и вправду на воронье гнездо похожа. Пора бы уж сменить.
- Ни за что! - кричал дядя Пантелей. - У меня новых шапок два сундука! Дети и внуки из города привозят. А на кой мне новая шапка? Да мне моя шапка дороже, чем гнездо грачу! Я в этой шапке сорок лет торчу! Я её на голове сорок лет верчу!
ДОЖДЬ В МАРТЕ
Всю ночь держался мороз. За крыши держался, покрытые снегом, цеплялся за сосульки, да не удержался. Сорвался с крыши, укатился в северные овраги.
И сразу потекло всё кругом - потекли сосульки, поползли с крыш снежные шапки. Появилась оттепель.
В поле снег пока не поплыл, но вздрогнул и вздохнул. А в лесах закапали с ёлок мутные капли - настала мартовская капель.
Только облака мартовские, ещё серо-снежные, ещё ледяные, не таяли никак, держали в себе холод, равнодушно плыли над подтаявшей землёй.
"У вас там тает, а нас это не касается. Мы - облака морозные, зимние".
Но тепло от земли тянулось к облакам, и понемногу закапало с их краёв пухло-серых. Начался пухлый и серый дождь.
- Ох, косточки ноют, - говорила Орехьевна. - Ох, ломят. К весне и я растаю вместе со снегами. Растаю, растаю, как снегурочка.
- Какая уж тут снегурочка! - смеялся я. - Самая настоящая Бабушка Мороз.
- Не говори, аньдел мой, не смейся. Что-то на сердце тянет, что-то там тает, чего-то не хватает.
- Эй, Орехьевна! - крикнул с улицы дядя Агафон. - Поедешь на рынок-то?
- А как же, аньдел мой? Картошку-то надо продавать! Иди-ко помоги мешки таскать.
Загрузили мы в сани два мешка картошки, отправилась Орехьевна на рынок в район.
- Ох, тает всё, тает, - говорила Орехьевна. - Вот и мы с тобой скоро растаем. Растаем, растаем, Агафоша.
Не спеша тянула Тучка сани по раскисшей дороге, а навстречу им промчался конь именем Гром.
ВИСЯЧИЙ МОСТИК
Неподалёку от деревни Лужки есть висячий мостик.
Он висит над речкой Истрой, и, когда идёшь по нему, мостик качается, замирает сердце и думаешь: вот улетишь!
А Истра внизу беспокойно течёт и вроде подталкивает: хочешь лететь лети! Сойдёшь потом на берег, и ноги как каменные - неохотно идут, недовольны, что вместо полёта опять им в землю тыкаться.
Вот приехал я раз в деревню Лужки, и сразу пошёл на мостик.
А тут ветер поднялся. Заскрипел висячий мостик, закачался.
Закружилась у меня голова, и захотелось подпрыгнуть, и я вдруг... подпрыгнул, и показалось - взлетел.
Далёкие я увидел поля, великие леса за полями, и речка Истра разрезала леса и поля излучинами-полумесяцами, чертила по земле быстрые узоры. Захотелось по узорам полететь к великим лесам, но тут послышалось:
- Эй! (По мостику шёл какой-то старик с палкой в руке.) Ты чего тут прыгаешь?
- Да летаю.
- Тоже мне жаворонок! Совсем наш мостик расшатали, того гляди, оборвётся. Иди-иди, на берегу прыгай!
И он погрозился палкой.
Сошёл я с мостика на берег.
"Ладно, - думал я. - Не всё мне прыгать да летать. Надо и приземляться иногда".
В тот день я долго гулял по берегу Истры и вспоминал зачем-то своих друзей. Вспомнил и Лёву, и Наташу, вспомнил маму и брата Борю, а ещё вспомнил Орехьевну.
Приехал домой, на столе - письмо. Орехьевна мне пишет:
"Я бы к тебе прилетела на крылышках. Да нет крыльев у меня".
