Про маму и вишневые косточки - страница 2

— Погоди, что это за странный ёжик такой? Почему его все по очереди находят? Сбегает он, что ли, от всех? Так оставили бы его в покое!

— Да нет, как ты не понимаешь?! Это разные ёжики. И книжки разные. И авторы… А дети меня спрашивают: «Мама, почему всё про ёжиков? А где про сурков? Про нас разве никому не интересно?» И что я им должна говорить?

— Успокойся, успокойся. — Сурок попытался ласково обнять жену и тут же отдёрнул лапу: репейные крючочки с готовностью впились в мех. — Лапушка, а может, ну его, этот репейник? Давай я тебе лучше сосновых иголок принесу. Они не такие цеплючие.

— Нет, ты точно ничего не понимаешь! С сосновыми иголками я стану похожа не на ежиху, а на дикобразиху.

— Ну и что? Какая разница?

— Так ведь пишут не про дикобразов, а про ежей! Именно ёжиков считают милыми и трогательными. Вот посмотри на картинки. Видишь, какие они тут хорошенькие? Лапки, мордочки, пузики… Сплошное умиление! И у каждого ёжика грибочки и яблочки на иголках. Ярко, красиво, празднично. Мне бы тоже пошло.

Сурчиха взяла со стола яблоко и попыталась приладить на спину, но репейные колючки не зацепились за его гладкие бока, и яблоко шлёпнулось на пол.

— Какие грибочки? Какие яблочки? Ты видела, как эти хорошенькие гусениц за обе щеки уплетают? Как они жуков наворачивают?

— Я-то видела, но я книжек не пишу! Пусть лучше про меня пишут. Чем я хуже?

— Ты лучше, лучше! Не переживай так. У нас, сурков, своё место в искусстве. Помнишь старинную песенку про мальчика, который ходит по городам с учёным сурком?

И заботливый муж запел приятным мягким голосом:

— Нет, песня — это не то! — закапризничала сурчиха. — Хочу рассказ! Как про ёжиков!

— А фильм? — не сдавался муж. — Знаменитый — фильм «День сурка». Не день ежа, между прочим. Целый день — и весь наш. А популярность какая!

— Рассказ хочу, — упрямо повторила жена. — Детям читать.

— Ладно, — вздохнул сурок, — для тебя — всё что угодно. Будет тебе рассказ. Обещаю. И пусть он так и называется — «Рассказ про сурков». А теперь, может быть, избавимся от этого репейника? А, лапушка?

Билли жил в зелёном яблоке, а Томас — в красном. Оба приятеля снимали жильё у компании «Съедобный дом». По вечерам Билли и Том выползали на общую ветку — подышать свежим воздухом, выпить по стаканчику дождевой воды с яблочным сиропом и поболтать о том о сём. Впрочем, болтали они каждый раз примерно об одном и том же.

— Красный цвет, — разглагольствовал Томас, любуясь своим домом, — это лучший цвет в мире — цвет солнечного восхода и заката. А ведь без солнца никакая жизнь невозможна.

Томас был очень образованный червяк.

— Опять умных книжек начитался? — ухмылялся Билл. — Яблоня — вот наша жизнь. А листья на ней какие? Зелёные. Значит, зелёный и есть самый главный цвет — цвет жизни.

На следующий вечер всё начиналось снова.

— Красный, — вдохновенно вещал Том, — это цвет языков пламени, согревающего всё живое.

— Вот только пожара нам здесь не хватало, — морщился Билли. — Ты лучше вниз посмотри. Видишь, наша яблоня стоит на зелёной траве.

Ни в чём, как обычно, друг друга не убедив, червяки расползались по домам, чтобы поужинать куском стены, посмотреть телевизор и завалиться спать.

— Красный — цвет запрета, — горячо говорил Томас, когда вновь наступал вечер. — Если бы не было красных предупреждающих сигналов, в мире творились бы страшные дела!

Всё ясно, Томми посмотрел передачу о правилах дорожного движения. Но и Билл её не пропустил, так что застать его врасплох приятелю не удалось.

— Червяк рождается свободным. Зелёный — цвет свободы. Именно по зелёному сигналу мы можем ползти туда, куда нам нужно.

Так продолжалось много дней. Оба находили всё новые и новые примеры, оба ни разу не согласились со словами соседа и оба были довольны жизнью, собой, друг другом и своими вкусными яблочными домами.

И вдруг…

Выбравшись вечером на ветку, Билли увидел на своём яблоке большое красное пятно! Он никак не мог понять, что случилось. Болтая с Томом, Билл всё время косился на испорченную стену, и разговор не клеился. Тем более что Томас посматривал в ту же сторону и, кажется, усмехался.