Про косматых и пернатых - страница 29

После обеда, поглаживая Валетку, отец сказал со снисходительной усмешкой:

— А уколы вы, между прочим, зря принимали. Собака-то не бешеная была. Это я точно выяснил… Так-то, друзья!..

— Мрр-мрр-мрр…

Пушистый дымчатый котенок свернулся клубком на подоконнике и мурлычет свою бесконечную дремотную песенку: мрр-мрр, мрр-мрр.

За окном посвистывает сердитый ноябрьский ветер, снежинки скребутся по стеклу. А котенку тепло, уютно. Горячий воздух от батареи невидимкой всплывает вверх и чуть колышет легкую занавеску.

Пригрелся Пушок, зажмурился и от полноты чувств выводит горлышком переливчатые рулады: мрр-мрр, мрр-мрр.

В ванной мерно отзванивают капли, тикают часы на комоде, монотонно гудит за шкафом счетчик. Спит котенок и видит свои кошачьи сны.

Но вот кто-то прошлепал в домашних туфлях по коридору. Дремы как не бывало. Пушок мягко соскакивает на пол и семенит белыми, словно в носочках, лапами к двери. Внимательно прислушивается, не сводя глаз с блестящей ручки.

— Нет, Пушок. Не зайдет больше в эту дверь твой маленький хозяин… Уехал Коля. Далеко уехал. И даже письмом не подает о себе весточку. Ведь ему всего только семь лет.

Котенок, оглядываясь на дверь, возвращается, прыгает ко мне на колени и трется о пиджак — просит приласкать. Всем маленьким нужна ласка. Стоит лишь протянуть руку, Пушок тотчас заснует под ладонью, прижимаясь к ней то круглой головенкой, то взгорбленной спинкой. Кончик хвоста его игриво задергается, а горловая песенка польется громче, задушевней.

Да, Пушок. Приучил тебя Коля к ласке и уехал. Что делать? Надо уметь забывать, хоть это и нелегко подчас… Ложись-ка на свое место, Пушок, и напевай непонятную песенку свою.

На подоконнике котенок аккуратно подбирает под себя лапки, закрывает глаза, и снова по комнате плывет уютная бесхитростная песенка: мрр-мрр, мрр-мрр.

Наблюдательные мальчишки дали ему смешное прозвище «кошкин доктор», хотя пытался лечить Коля не одних кошек и заступался не только за них. Заступничество это не всегда сходило ему с рук.

Помнится, в знойный июньский день, когда в городе удушливо пахло горячим асфальтом и летучий пух с тополей назойливо прилипал к вспотевшему лбу, я усталый возвращался из дальней поездки. Ватага чем-то крепко недовольных мальчишек осаждала подъезд нашего дома и неохотно расступилась, пропуская меня к дверям.

— Если не отдашь, смотри тогда! Не попадайся! — грозил кому-то у крыльца долговязый паренек в обвисшей грязной майке. Перехватив мой недоуменный взгляд, он пояснил запальчиво:

— Колька, сосед ваш, грача моего отнял. Пусть только не отдаст!

В полутьме длинного коридора я увидел его не сразу. Он сидел на корточках возле старого сундука с прижатой к глазам левой рукой. А правой удерживал молодого грача. С воинственно раскинутыми крыльями черный пленник дергался во все стороны, будто готовился биться с целым светом за свою жизнь.

— Что случилось, Коля?

— Они мучают его! — всхлипнул Коля. — Привязали к ноге веревку и ловят за нее, как полетит. А ему же больно. У него нога сломатая.

Теперь, когда маленький сосед открыл лицо, я заметил, что у него подозрительно распух левый глаз и кровоточит губа. Вызволить грача из беды было, видимо, не так-то просто.

— Колька! — возмущался снаружи долговязый. — Отдай грача! Хуже будет.

Я поставил чемодан и выбежал, чтобы отчитать сорванца. И сделал это от всего сердца.

Возвратясь, я застал малыша на прежнем месте.

— Что же будем с грачом делать? — осторожно спросил я. — Выпустим, а?

Коля отрицательно покачал головой.

— Опять поймают его. Больной же он. Лечить надо… А мама не пускает с ним в комнату.

— Ну, так неси его ко мне. Сделаем, что в наших силах.

Коля торопливо, словно боялся, что я передумаю, сграбастал грача в охапку и прошмыгнул в мою комнату. Камень, привязанный к птичьей лапке, застучал по полу.

Пока я освобождал грача от бечевы, он вяло и небольно щипал меня за палец, потом, припадая на вывихнутую лапу, заковылял под кровать.

Дичился наш приемыш недолго. Через час он уже выхватывал у Коли с ладони дождевых червей, потом заглотал кусок сырого мяса и пристроился спать в корзине с грязным бельем. Пользуясь его благодушным настроением, мы попытались наложить повязку на поврежденную ногу. Однако черный пациент старательно размотал ее клювом и выбросил.