- Смелей, смелей, девушка!
Клава сначала смущалась, не зная, что это он так внимательно разглядывает - педаль или ее ноги без чулок, однако потом заработалась, потому что уж очень был хорош радиальный! Руки совсем не уставали, и спина тоже, а сверло или развертка шли мягко и как-то даже красиво. Цех шумел, в проходах бегали какие-то люди. Клава ничего не замечала, но мне-то было видно, как солдатик, сидящий подле, внимательно разглядывает стеклянную крышу цеха, большой узел волос на голове Клавы, тонкую ее шею, босоножки на резиновом ходу, розовые пятки меж ремешков и снова крышу.
Из депо они вышли вместе. Клава заспешила, и он тоже прибавил ходу, застучал сбоку сапогами.
- Где вы живете, девушка?
- А вам-то зачем?
- Может, по пути.
- Нет, мне в другую сторону.
- И мне в другую. Пройдусь с вами?
- Не надо.
А он все же молча поспешил за ней, позванивая подковками сапог. Было тепло, по улицам летел тополиный пух, устилал сухую канаву вдоль тротуара, а какие-то парнишки поджигали его спичками и бежали с криками за синим, исчезающе-легким пламенем. Дети замерли, рассматривая солдата, когда Клава и ее провожатый проходили мимо, а потом закричали издалека:
- Жених и невеста! Жених и невеста!
Клава покраснела, а солдат ровно не слышал, невозмутимо и споро шагал рядом, помалкивал. У калитки яслей он запнулся.
- Вы куда, девушка?
- Я не девушка. - Она посмотрела ему в глаза, спокойно сказала: - Я мать-одиночка.
Клава думала, что солдат уйдет, а он, чудило, оказывается, дождался ее и попросил понести малыша. Она, однако, побоялась, что скажут люди, если увидят, и отдала ему только авоську с бутылочками. Когда они проходили мимо мальчишек, те уже только молча посмотрели вслед.
На улице Кирова строили. Машины возили шлакоблоки, маленький экскаватор рыл фундамент, кое-где начали подниматься стены. А один дом был почти готов. Внутри шла отделка, и там пели солдаты.
- Наши, - сказал Клаве спутник. - Стройбатовцы.
- А почему вы не на работе?
- Меня командир до вечера отпустил.
Начался новый день, и опять Клаву никто в цехе не замечал. Неужели так уж некогда всем? И как бы это узнать, что о ней не думают плохо? Теперь уже Клаве хотелось, чтобы ее замечали. Хоть бы мастер подошел и к чему-нибудь придрался!
Через две смены пришлось звонить в воинскую часть, потому что станок неладно загудел. Солдат прибежал быстро, будто дожидался вызова. Гидравлическая подача была в порядке, а что-то случилось с электропроводкой.
- Наладишь? - с надеждой спросил мастер.
Солдат попросил не мешать ему, засучил рукава гимнастерки, залез руками внутрь станка.
- Ясно, - сказал он через минуту Клаве. - Ну и халтурщики!
В тот день он снова проводил ее, но назавтра все повторилось - станок после обеда отказал. Мастер топтался рядом, что-то шипел - у нас шла борьба с матом, и теперь те, кому было невмоготу, отводили душу шепотом. Клава смотрела в пол. Она знала, что мастер сейчас пробормочется и побежит звонить. Пока наладчик не явился, она работала на старом станке, где было все привычно и ничего не ломалось.
К концу смены солдат пришел. Он послушал гул моторов, попросил отвертку. Клава подбежала к моему станку - знала, что у меня в инструментальном шкафу все есть. Солдат снял щиток, полез к проводам.
- Что за дьявольщина? - сказал он и недоуменно посмотрел на Клаву. Опять та же клемма!
Клава стояла рядом, уставившись в пол. Солдата вдруг словно озарило, и он довольно улыбнулся:
- Все ясно!
- Что ясно? - Клава покраснела, украдкой глянув, не идет ли кто.
- Все!
- Что - все? - с сердцем спросил неожиданно появившийся мастер.
- Сейчас налажу.
- А в чем дело?
- Он сам, - нетерпеливо сказала Клава. - Без вашей помощи.
- Ладно, ладно! - проворчал тот, подозрительно покосившись на нее. - Ты бы...
- Станочек - золото! - весело перебил его солдат. - Никакой рекламации, товарищ мастер, не надо оформлять. Будет работать как часики. Нет ли у вас закурить?
Осень припозднилась. Либо с задержкой отошла от северных морей, либо остановилась где-то в раззолоченной, прогретой солнцем тайге. Поселковые уже застоговали на стайках сено, сложили у крылечек свежие поленницы, а дожди не подходили. Лес вокруг нашего Перелома отцвел и осеменился, однако стоял еще зеленый, густой, шумел успокоительно, сонно. Солнце дожигало сизое осеннее небо, к полудню даже разогревало землю и воздух.
