Я нарочно повторил начертание букв, характерное для Жюно, дабы Антихрист мучился тем, что погубил верного ему человека. Долг платежом красен. Я не убивал Эстерхази. У нас с ним случилась - Дуэль. Честная. По всем правилам".
Разговор зашел в Вене и хоть там и не любят нашей семьи, австриякам ведомо понятие Чести. Потому аудитория приняла эти слова бурными аплодисментами. Но Нессельрод не унялся:
- "Погодите. Но как я понял из протоколов, Вы, сударь, держали сие письмо в руках считанные минуты. Откуда же Вы узнали какие именно буквы имеют сии - "характерные начертания"?"
Я рассмеялся от души и по-дружески потрепал нашего пузана за его мясистые щечки:
- "А у меня наметанный глаз и хорошая память. Докажи-ка, милый друг, мне - обратное!"
Более никто не осмелился "затрагивать сей предмет", но есть еще личности, коим охота докопаться до Истины. Истина ж в том, что летом 1813 года Франция была на краю пропасти. Все трещало по швам и обыватель во всем винил Императора. Тому нужно было хоть как-то оправдываться и найти козла отпущения. Все мы люди, все мы - человеки и ничто человеческое нам не чуждо.
Франция в ту пору обделалась в России, и - в Испании. Если у нас винить было некого, в Испании хотелось сыскать Измену. Жюно был недурным генералом и пустил пулю в лоб, как понял, что Государю нужен Изменник. А висеть на дыбе, доказывая, что ты - не верблюд, - не для настоящих солдат.
Жюно погиб не потому, что где-то всплыло это письмо, но потому что так хотел Император, а "нет противоядия - против Цезаря".
Вернемся же к "Ревизору". Опыт дела с Жюно показывает, что в случаях, когда нет прямых доказательств, люди верят тому, во что им хочется верить.
Сразу по подавлении Восстания в Польше возникли проблемы. Поляки, до сей поры составлявшие суть русской культуры, разбежались по всему миру, интригуя и клевеща. Немцы же... Волчица не сможет кормить медвежонка.
И что прикажете делать, коль Глинка с Огиньским в бегах, а Мицкевич с Гоголем зажали фигу в кармане?! Мы обсудили вопрос на Малом Совете и пришли к единому мнению, что нужен второй Жюно. Достаточно польскому фронту быть прорванным...
Первым мы "сломали" Белинского. Сей поляк призывал народ чуть ли не к бунту в своих мерзких пасквилях и как-то раз...
Он явился ко мне с диким криком:
- "Почему вы следите за мной?"
Я растерялся и отвечал:
- "Клянусь, у меня слишком мало жандармов, чтоб занимать их всякими глупостями. Раз сие не жандармы, стало быть это - преступники. А раз это преступники - стало быть они знают о вас нечто этакое, за что вас стоит преследовать.
Доверьтесь мне, - признайтесь - что вы наделали? Вам легче станет - я знаю! Зато потом - на Свободу, да с Чистой Совестью! Ну?!"
Поляк отшатнулся от меня прочь. Оно замотал головой, смотря на меня с явным ужасом. Тогда я позвал офицеров и сказал им:
- "За сиим господином кто-то следит. Поймайте их и доложите!"
Люди мои пошли с литератором и почти сразу же Белинский бросился за каким-то прохожим с криком:
- "Я узнал его! Он уже неделю ходит за мной, а давеча - даже язык мне показывал!"
Прохожего задержали. Выяснилось, что он - половой в каком-то трактире. Всякий день он обслуживает посетителей и просто не может выйти на улицу (я уж не говорю о том, что за кем-то следить!). Хозяин его побожился, что половой никуда, ни разу за всю неделю не выходил, а встретить его на улице можно было лишь в тот момент, когда юноша шел от трактира домой, иль назад на работу. (То, что и трактирщик, и его половой прошли со мною от Москвы до Парижа - в протоколы, конечно же - не вошло.)
Белинский с его провожатыми опять вышли на улицу. Через миг несчастный ударился в крик:
- "Вон из той кареты мне только что состроили морду! Тот человек давно уже ходит за мной!"
Карету остановили. Владелец ее - московский Купец Первой Гильдии Кузьма Лукич Терехов объявил, что - только что прибыл в Санкт-Петербург, приказчик же его (на коего указал Белинский) "ни на шаг не отошел от меня"!
Офицеры мои внимательно посмотрели на идиота Белинского, а потом взяли его под белы руки и препроводили в дурдом. С диагнозом "мания преследованья опасная для окружающих".
