Тогда якобы сам Бенкендорф (то есть - я) хлопнул одного из своих людей по плечу и громко сказал:
- "Прекрасно, из двадцати четырех штуцеров с унитарным патроном на беглом огне всего три перекоса! Будем считать, что опыт в условиях, приближенных к боевым, прошел просто отлично!" - а потом, обернувшись к эстонцам, перешел с немецкого на эстонский, - "Заводите машину. Всем по сто гульденов, чтоб хорошенько забыть эту ночь!"
Старый эстонец добросовестно "все забыл", но когда (уже после Войны) в Эстляндии пошли гонения на католиков, уговорил местного пристава, чтоб его сыновей "забрили в армию - от греха".
Когда родители обоих солдат странно умерли (якобы сгорели заживо на своем католическом хуторе при невыясненных обстоятельствах) эстонцы-католики всем сердцем примкнули к якобинствующим заговорщикам и, будучи унтерами, весьма "отличились" в дни Восстания Черниговского полка.
Ничем историю свою они подкрепить не смогли. Все бывшие сослуживцы их батюшки истово поклялись, что ничего подобного не было, а на прямой вопрос Государя, я отвечал ему так:
- "Ваше Величество, мы не смогли взять всех масонов-католиков в эти дни. Те масоны, что сейчас толпятся вокруг Сперанского были отмечены, но вычеркнуты лично мною из списков, как... Сие - прекраснодушные либералы, да корыстные стяжатели, готовые примкнуть - куда лучше. Но вот те...
Человек десять (вернее - одиннадцать) спаслось и все как один - вошли в оккупационные администрации в Белоруссии и Смоленской губернии. Все, как один, принимали участие в выездных Трибуналах, согласно коим казнились наши помещики на оккупированных врагом землях. Средь казненных были дети трех-четырех лет... Вина их была в том, что они принадлежали к "сословию насильников и угнетателей простого народа" - сие обычная формулировка этаких трибуналов.
Детей ниже трех лет средь казненных, увы, нет. Якобинцы разбивали им головки о притолоку в миг ареста. Из одиннадцати не попавших в мои руки в ту Пасху четверо были схвачены нашими армиями. На допросах все показали, что действовали по внутренним убеждениям. А по сим убеждениям следует, что дворянство должно быть истреблено на корню - как сословие.
Сих четверых - я повесил. Что мне должно было делать с прочими ста, ежели я был уверен, что они - убежденные якобинцы и грезят про - "Красный Террор"?"
Государь растерялся и призадумался. Затем, осторожно подбирая слова, он, как будто бы извиняясь, выдавил из себя:
- "Так стало быть... На той барже... Их было сто человек?"
- "Не могу знать, Ваше Величество. Я не понимаю, - о чем идет речь. Какая баржа?! Какие сто человек?"
Государь нервно прикусил ус. Он не знал, что сказать, а потом еще осторожней спросил:
- "А что Ты думаешь на сей счет? Ты и впрямь... не знаешь о чем идет речь?"
- "Вам и впрямь - не терпится знать, Ваше Величество?!"
Государь чуть отпрянул, поежился чуть, чуть откашлялся, а потом вернувшимся голосом произнес членам Следствия:
- "Пустая, ничем не подкрепленная болтовня двух запутавшихся людей. В архив..."
Так и закончилась эта история.
Теперь, когда "на верхах" не осталось более никого из тех, кто ратовал за мир, иль капитуляцию пред Антихристом, решимость передалась всем офицерам и рядовым нашей армии. Мы были готовы к Войне...
x x x
О начале войны доложу вам из первых рук. Как Начальник Особого Отдела всей русской армии я вошел в Штаб и присутствовал на заключительной стадии подготовки всей этой кампании. В ходе работ у нас возникла проблема: как быть?
Видите ли... Якобинская армия превосходила нас числом, "умением", качеством вооружений, а главное - скоростью передвижения своих войск. Оглядываясь на кампании прежнего времени, мы понимали, что противник, используя свою скорость, попытается разбить нас по частям. Опыт Ваграма, когда австрийская армия попыталась создать "единый кулак", в то же время показывал, что огромная аморфная армия "выжирает пространство вокруг": Бонапарт "выдержал паузу", пока измученные ожиданьем и голоданьем австрийцы бросятся на него, и - разбил врага наголову. (Вообразите себе, - средь битвы голодные австрияки падали в обморок!)
