Господа офицеры тут же разбились на лифляндцев с курляндцами и стали заключать пари и делать свои ставки, а милые фроляйн сбились в одну стаю и, плотоядно облизываясь, и покусывая прекрасные губки, шептали:
- "Господи, как это ужасно!" - но толкались друг с другом, занимая место получше.
Я был выше и крупнее своего противника, но на шесть лет моложе его и, как следствие того - неопытен. У него же за плечами было уже две дуэли. Посему, должен признать, я - малость побаивался.
К счастью, я быстрее моего врага смог справиться с нервами и на пятом выпаде всадил ему "Жозефину" в левую половину груди - почти по рукоять. Впоследствии выяснилось, что рапира прошла в пальце от сердца моего обидчика и все для него обошлось. Но в тот миг я думал, что заколол его и, выдернув шпагу из страшной раны, воскликнул:
- "В добрый путь, милостивый государь!" - он тут же рухнул на пол, как подкошенный, а изо рта у него полезли кровавые пузыри.
Я к тому времени сам был оцарапан в левую руку и рукав моей рубахи здорово пропитался кровью. Так что моя возлюбленная тут же бросилась ко мне, собственноручно оборвала залитый кровью рукав и обвязала мою ранку дамским платочком, впившись в меня с поцелуями, как черт в грешную душу.
Раненого тут же унесли с глаз долой, а кровавое пятно посреди залы посыпали толченым мелом с опилками. Оркестр грянул самый непристойный и развратный танец этих времен - австрийский вальс. Я подхватил мою одалиску на руки и через мгновение все общество неслось по кругу в таком возбуждении танца, что еще немного и пары занялись бы соитием прямо посреди зала, а всякие следы недавнего инцидента стерлись нашими сапогами и дамскими туфельками.
Но на душе моей было нехорошо. Стоило Дашке достичь пятнадцати лет, она на глазах распустилась и похорошела, как майская роза. Вокруг нее тут же стали виться стаями кавалеры, которых я в шутку называл "опылители". Дашка при сем заразительно смеялась, кокетливо играя глазками и напоминая, что ей всего лишь пятнадцать.
Но я уже заставал ее за довольно двусмысленными играми в кругу ее фрейлин - подружек по бабушкиному пансиону и молодых офицеров. Они в один голос уверяли меня, что это обычные развлечения русского двора, к которым все эти ангелочки привыкли с младых ногтей. А если вы знаете нравы моей бабушки и ее двора - тут было над чем почесать голову.
Так что я с каждой минутой все больше терял душевное равновесие. Вскоре я не мог уже думать ни о чем другом, кроме как о Дашкиных голых ногах и обстоятельствах, при которых они демонстрировались публике. Тут я вспомнил пару Дашкиных кавалеров. Их я частенько заставал за фривольными играми с моей сестрой и они были зрителями давешней дуэли, но теперь - вдруг испарились самым мистическим образом.
Кто-то подсказал мне, что оба молодых человека сразу после вальса, завершившего мою дуэль, откланялись и ускакали в неизвестном направлении. Я сразу же заседлал мою лошадь и приказал прочим моим сторонникам остаться с дамами, - мы не хотим скандала и кривотолков. С собой же я взял только пару кузенов - Бенкендорфов по крови, которым доверял, как самому себе.
Через полчаса мы были в Кемери, в доме, из которого мы вышибли ненавистных Биронов сразу по завоевании Курляндии. Теперь этот особняк принадлежал Рижскому магистрату. На этом основании в нем теперь отдыхала исключительно наша семья и наши родственники и знакомые.
Слуги при нашем виде разбежались в ужасе. Столовая была в ужаснейшем беспорядке. Стол пуст, но стулья раскиданы по всей зале, а на скатерти полно крошек и пятен от еды и питья. На кухне я приказал накинуть петлю на крюк для свинины и только после этого мне открыли шкафчик с вином и пустой посудой. Я насчитал там с гору пустых бутылок из-под шампанского, - из полудюжины еще попахивало свежим алкоголем. Я спросил, кто пил вино и старый мажордом, вечно прислуживавший нашему дому, пал на колени и с дрожью в голосе признался, что - пригубил малость.
Я поднял старика с колен за шиворот и заставил дыхнуть. Наш верный слуга был трезв, как стекло, и я процедил сквозь стиснутые зубы:
