Когда Йейтс наблюдал истерию, охватившую его современников в 1930-е годы, он пытался напомнить им, что новые актеры, выходящие на подмостки, продолжают играть старые роли из былых пьес.
Вот Гамлет с книгой, с посохом Лир,
Это – Офелия, а это Корделия,
И пусть к развязке движется мир
И звездный занавес готов опуститься —
Но если их роль важна и видна,
Они не станут хныкать и суетиться,
Но доиграют достойно финал.
Гамлет и Лир – веселые люди,
Потому что смех сильнее, чем страх…
[21]Каждый из нас проигрывает своего внутреннего Гамлета: мы вроде бы знаем, что делать, но по какой-то причине делаем вид, что не знаем, не можем, и мы дрожим в нерешительности, пока сильная рука не заставит нас. Все мы – пленники внутреннего Лира, этой неуверенной, нарциссичной нашей части, которая то и дело изображает льва, пытаясь скрыть блеющего ягненка. Подобно Офелии каждый из нас желает невозможного и в итоге разрушает то, что есть. Все мы терзаемся, томимся, а это томление становится нашим спасением или приговором.
В гэльском языке, на котором говорили кельты и который до сих пор еще используется на западе Ирландии и на севере Шотландии, нет слова для обозначения настоящего. Ближайший эквивалент – «продолжающееся прошлое». Так оно и есть. Будучи психотерапевтом, я вижу, как каждый из нас то и дело покупается на обрывок какой-нибудь истории, обычно случайно рассказанной кем-то другим или являющейся общеизвестной в конкретной точке пространства и времени, или же представляющей собой феноменологическое «прочтение» событий или пережитого опыта. И мы идентифицируемся с этой фрагментарной историей, начинаем существовать по законам этого повествования, неминуемо двигаясь к логичной, но от этого не менее ужасной развязке. Пониманию того, что эти истории являются внешними, а не внутренне присущими, нам предстоит научиться, хотя все симптомы, привычки и компенсаторные сны с самого детства протестуют против нашего служения этим историям.
Тот, кто озвучил, осознал эти нарративы, получает хрупкую возможность выбирать. Тот, кто смог представить, высветить сознанием эти навязчивые призрачные явления, тот воистину стал мыслить «психологически» в том смысле, что он получил способность воображать, представлять в виде некоего образа, незримые потоки души. Имея эти образы, прорабатывая их, мы можем повысить уровень сознания, но нам никогда не избежать своей роли в драме, написанной много-много лет назад. Поэтому мы будем продолжать служить этим историям и сценариям, либо будем бежать от них, либо будем стараться переписать их, ведь было бы страшным заблуждением считать, что, раз осознав, мы навсегда от них освободимся. Любой пожилой человек подтвердит, что их власть безгранична, а наши попытки что-то изменить, улучшить, почти всегда обречены на провал. Но это не значит, что мы должны легкомысленно заполнять ими чердак нашей психики.
Глава 2. О синхронии и квантовой физике
Наука – это необыденное сознание.
Роберт Оппенгеймер
Эти строки я пишу в субботу в августе 2009 года. Через несколько дней мне предстоит лететь в Тампу, штат Флорида, где я должен выступить с докладом на конференции, посвященной проблемам взаимосвязи души и тела. Поскольку мне часто приходится подолгу сидеть в аэропортах или гостиничных номерах, я всегда беру с собой что-нибудь почитать. Размышляя в этот раз о подходящей книге, я решил, что пришло время перечитать «Размышления» Марка Аврелия. Эта небольшая книга с легкостью помещается в ручную кладь. Впервые я прочел это произведение много лет назад, а почему мне вдруг пришло в голову вернуться к нему, я не имел ни малейшего понятия.
Перед тем, как подняться на чердак за «Размышлениями», я проверил ящик электронной почты. Оказалось, что старый приятель, от которого ничего не было слышно уже много лет, написал мне письмо. Он благодарил меня за то, что я некогда познакомил его с неким Марком Аврелием и его размышлениями. Скажите на милость, каким образом возможно такое поразительное совпадение в мыслях двух людей, разделенных временем и тысячами километров?
В следующий понедельник я взялся почитать «Писательский альманах», который ежедневно и исправно получаю в виде рассылки. Там я нашел сообщение о смерти одного поэта. Он мне был хорошо известен потому, что в свое время женился на моей бывшей студентке Хиллари из Нью-Джерси. Ровно через час я получаю письмо от бывшего пациента, который сообщает мне, что его близкая подруга, та же самая Хиллари, передает мне привет и огромную благодарность за главу из моей последней книги, посвященную смерти. Мои размышления помогли Хиллари справиться с горем, вызванным смертью мужа (того самого поэта). Я не знал о том, что мой бывший пациент и Хиллари вообще знакомы, а в сообщении о смерти, полученном по рассылке, не было ничего удивительного, но я снова поразился совпадению всех этих событий.
