— Это — город Киев, и в нем так золотые главы церквей горят!
«Э! — подумал про себя Явтух. — Какой же важный город Киев! Да никак в нем уже и к заутренней благовестят?» И он еще пристальнее начал вглядываться вниз.
— Послушай… как тебя звать? Мавра Онуфриевна, что ли?.. Это уж и на базар выходят? Ишь ты, как народ повалил на улицы, должно быть, ярмарка!
— В Киеве каждый день ярмарка; уж такой, хлопче, город удался!.. — заметила ведьма и понеслась еще быстрее.
— Да куда тебя несет так? Погоди, скажи-ка, тетка, где Москва?
— Москва, казаче, так далеко, что нужно еще в десять раз подняться выше, и тогда увидишь не всю Москву, а одного Ивана Великого да Царь-пушку.
— Ну, а вон то что такое танцует? — спросил, помолчав, Явтух.
— То плясовицы, бабы некрещеные, выходят всякое утро, рано на заре, с распущенными косами, на вершинах курганов солнце встречать… Пора, пора! — проговорила неровным голосом ведьма. — Надо петухов обогнать…
И она помчалась стрелой.
— Как петухов обогнать?
— Под нами, как пролетали Катериновку, давно уж в первый раз прокричали… Скоро прокричат в другой раз, а до третьих петухов надо все покончить.
— Эх ты, мышиная кума, где была! — заметил весело Явтух, покачивая головою.
— Что ты сказал, хлопче? — спросила ведьма, оглядываясь на него.
— Я спрашиваю, что это такое выяснилось там внизу, точно коровы идут по зеленой травке?
— Это — вправо Даниловка, налево Гусаровка, далее Пришиб, Петровское, а еще далее Харьков.
— Ну, а это какие серебряные ленты протянулись, точно змеи, по лугам?
— Это, казаче, реки Донец, Берека да Торец, со своими озерами…
Не успел оглянуться Явтух, как земля, горы, леса и весь Изюм понеслись к нему навстречу.
— Тише, тише! — закричал Явтух, камнем падая на кривую березу, что росла у самой Мельниковой хаты.
— Ничего, хлопче! Сиди только смирно! — ответила ведьма и тихо опустилась на землю, под березой у порога хаты. — Теперь слезай с меня и отворяй двери; твоя невеста их перекрестила, и мне туда не войти.
Явтух стал на ноги, хотел войти в дверь.
— Нет, погоди! Черт теперь спьяну спит, так ты его не буди, а прежде ступай в кладовую и выводи оттуда свою красавицу. С косолапым же я сама справлюсь!..
С трепетом подошел Явтух к кладовой, в которой спала Найда. Чуть переведя дух, он взялся за дверь; еще в первый раз в жизни он переступал порог, за которым спала его суженая. Он повернул скобку двери и остановился. «Нет, — подумал он, махнув рукой, — не войду!» И прибавил шепотом, наставив губы к замочной скважине:
— Найда, вставай, одевайся, выходи…
— Кто там? — спросил тихий, чуть слышный голос.
— Это я, Явтух… твой Явтух, моя кралечка!
— А если ты Явтух, а не тот, что лежал на столе, так перекрестись: я буду в щелку смотреть.
Явтух перекрестился; дверь отомкнулась; Явтух и Найда бросились друг к другу.
— Какой же ты странный, Явтух, в этом наряде!
— Ничего, моя зоречка, пойдем отсюда; после я тебе все расскажу.
Он тихо увлек ее из хаты и тут только, проходя мимо двери, заметил, какая образина лежала на столе, свесив на пол ноги и отекшую пьяную голову. Они вышли на крыльцо, а ведьма с порога прыгнула в хату, и скоро там послышались крики, брань, визг, шум, и в растворенную дверь запыхавшаяся ведьма злобно вытащила за чуб мнимого казака.
— Вот я тебя, вот! — кричала она, трепля беса за волосы, как бабы треплют мочки льна. — Вот я тебя! Теперь не скажешь, что не бражничаешь да не гоняешься за девками.
— Да что вы! Да помилуйте! — стонал жалобным голосом черт, успевший принять свой бесовский образ.
— Вот я тебя!., а?., за девками? — и град кулаков сыпался на сатану. К его счастию, прокричали петухи.
Ведьма опять ухватила худого беса одною рукою за хвост, а другою за загривок, повернула его вверх ногами и поднялась с ним на воздух.
— Вот тебе и на! — усмехнулся Явтух, прижимая к сердцу Найду. — Поплатился-таки вражий сын! Ишь ты, как удирают! Точно москаль с краденым индюком на ярмарке… Ну, уж ночка! — прибавил он, нежно глядя на Найду и ласкаясь к ней.
— Да! — сказала, вздохнув, Найда. — А ты где был все это время?
— В Крыму, — ответил Явтух.
