Старые люди наслаждались длительным осенним теплом. Как бы извиняясь за холодные весенние месяцы, год надолго остановил антициклон над Слобожанщиной, да и, считай, почти над всей Украиной.
«Король Лир» весной прошел премьерным спектаклем трижды — каждый раз с аншлагом. Олег Гардеман уговорил Петриченко-Черного отпустить его на пробы. Олега утвердили — правда, не на главную, но все же значительную роль. Он не очень переживал, потому что главная — по сценарию — казалась настолько прямолинейной, что актеру делать в ней было нечего. Олегу достался персонаж тоже не первой киношной свежести — антипод героя, интриган, связанный с криминалитетом, но негодяи всегда ярче.
Режиссер и хозяйка студи Крапивина, эффектная сорокалетняя женщина, дама солидного веса и крутого нрава, ставила актеров в жесткие контрактные условия — не могло быть и речи об опоздании на смену, а об отсутствии на площадке вообще речи не было — штрафы сводили гонорар практически к нулю.
Гардеману повезло: театр в этом году не уезжал на гастроли, а съемки фильма укладывались в рамки отпуска.
Вне съемок Олег посетил чуть ли не все столичные театры с надеждой где-то зацепиться. Похождения эти кончались ничем — так, туманные обещания подумать, иметь в виду, ну и подобные формулы мягкого отказа.
В театре, с которого после института началась его актерская карьера, Олег встретил Ольгу. Она немного располнела, но была свежая и привлекательная, словно не прошло столько лет с тех пор, как жизнь их соединила и вскоре развела на разные пути.
Они посидели в кафе на Крещатике, Ольга запретила ему заказывать что-то существенное — только мороженое и кофе: «Здесь цены как в театральном буфете, не дай им заработать». Ольга пообещала узнать, есть ли какая-то щель в штатном кондуите, но в голосе ее оптимизма не ощущалось.
Она спросила о гонораре за работу в кино. Олег назвал сумму, которая не вызывала у него энтузиазма. Ольга покачала головой: «Боже, какие скряги! Ты бы хоть расспросил нашу братию подписывать ли такое соглашение. Недаром у этой матроны репутация стервы. Смотри, чтобы тебя вокруг пальца не обвели при расчете».
Настроение у Гардемана после этой встречи было не из лучших. Хорошо, что съемки заканчивались, и при выплате гонорара неожиданностей не произошло.
Он вернулся в город, ожидая премьеры фильма, но производственный процесс длился дольше, чем планировалось, кассеты с ним тиражировались долго, а показ на телевидении должен был состояться только под Новый год.
— Наверное, я уже не увижу тебя на экране, — сказал Степан Степанович после того, как Олег рассказал о своей столичной Одиссее.
— Чтобы я этого не слышала, Степа! — голос Марии был решительным, но Олегу послышались все же нотки неуверенности.
Степан Степанович очень сдал, подолгу сидел во дворе с глазами, устремленными в землю, ходил медленно, тяжело ступая.
Как-то среди бела дня Бобыря посетил Салунский — он никуда не поехал на отдых, изредка рыбачил со Шлыком, и решил пригласить на рыбалку старого знакомого. Как водится, пришел с бутылочкой, Мария накрыла стол, сидели по-домашнему уютно.
— Что это ты, Степан, чаркой гнушаешься? — спросил Салунский, когда Бобырь закрыл ладонью рюмку. — Еще по третьей не выпили!
Степан Степанович вздохнул.
— Без меня, Кононович, пейте на здоровье. Вот Олег тебе в помощь. А я… отпил свое. Будете скоро, видимо, поминать старика.
Как ни старался Салунский, сбить Бобыря с минора не удалось.
На следующий день Степан Степанович взялся копать за домом — хотел под осень малину сажать, копнул несколько раз, осел и упал рядом с лопатой.
Хоронили старика как положено, некоторым из его сверстников из совета ветеранов, которые заставили власть отдать должное их поколению, иногда казалось, что вернулись старые времена и советские ритуалы: на похороны приехал новый губернатор, депутаты облсовета, городской голова и куча чиновников, которые и понятия не имели, кто такой Степан Степанович Бобырь, и удивлялись, что герои соцтруда еще не перевелись.
