Сейчас мне трудно представить, что было время, когда в жизни моей не существовало зловещих теней дома Вейдов. Хотя и теперь случайный крик горлицы, свившей гнездо среди угрюмых ветвей вяза, напоминает мне о смерти, притаившейся за ржавой оградой ворот.
В те далекие дни мне было двадцать лет, и я беззаботно скакала по мощенным красным кирпичом дорожкам, обсаженным с обеих сторон старыми вязами, в почерневших ветвях которых так любят устраивать свои гнезда голуби.
Я родилась и выросла в Колтоне — маленьком университетском городке, затерявшемся среди бескрайних прерий Среднего Запада. Именно там, в Колтоне, все и началось.
Жизнь городка вращалась вокруг Национального университета, основанного еще в прошлом веке одним разбогатевшим фермером. Моя мачеха содержала небольшой пансион для девушек–студенток, живших по двое в четырех спальных комнатах на втором этаже. Они появлялись в городке с началом каждого нового семестра, чтобы в конце его исчезнуть, точно листва на ветвях вязов, уступив место новым постоялицам. Я никогда не сближалась с ними, и даже после того, как сама поступила в университет, оставалась для всех все той же Нэнси, падчерицей Би Дэйвенпорт, — невзрачненькой и замкнутой девочкой.
Моя мачеха всегда была чрезвычайно энергичной женщиной. Как сейчас помню ее ладную сухощавую фигуру, пышную копну золотисто–рыжих волос, ее живые зеленые глаза и заразительный смех. С «нашими девочками», как мы называли живших у нас студенток, она была гораздо ближе, чем я, деля с ними их повседневные хлопоты, маленькие радости, их первые любовные тайны. Глядя на нее, трудно было поверить, что этой женщине недавно исполнилось сорок, что она вынуждена в одиночку содержать пансион, взрослую падчерицу и инвалида–мужа. Большую часть своей жизни она провела в домашних хлопотах: стояла у пышущей жаром плиты, бегала по продуктовым лавкам, постоянно что–то мыла, чистила, скребла, — одним словом, вертелась как белка в колесе.
Но ничто не могло погасить ее жизнерадостность; соседи души в ней не чаяли и называли не иначе как «непоседа Би». Такова она была, когда познакомилась с моим отцом, такой остается и по сей день.
Они принимала живое участие в жизни буквально всех обитательниц пансиона, и ее очень сердило, что я сторонилась «наших девочек».
— Почему бы тебе не отложить свои книжки и не сходить в Уэллер–Холл на танцевальный вечер? — бывало, говорила она мне. — Бетти (или Сисси, или Алиса) как раз собирается туда и с удовольствием возьмет тебя с собой. Можешь надеть красное платье, которое мы купили на прошлой неделе. Оно тебе очень к лицу.
Или:
— Сегодня вечером я приглашаю на ужин сыновей миссис Гарднер. Ничего не случится, если ты тоже там будешь.
Но столь дипломатичной она бывала далеко не всегда.
— Твоя нелюдимость приводит меня в отчаянье! — восклицала она, застав меня за чтением очередного романа у окна моей комнаты. — В городе столько молодых людей, что ты могла бы менять кавалеров, по крайней мере, раз в неделю!
Но ни уговоры, ни упреки не помогали: я лишь отмалчивалась и еще больше замыкалась в раковине своего одиночества.
