Призрак Оперы - страница 15
Месье Маньера оглядывается, чтобы посмотреть, кто говорит. Никого! Решив, что ему это почудилось, он снова стал смотреть на сцену. Между тем Мефистофель продолжал петь… Но, может быть, господам директорам не интересно?
— Нет, нет, продолжайте!..
— С удовольствием, — кокетливо улыбнулась матушка Жири. — Итак, Мефистофель продолжал свою apию, — (матушка Жири затянула) — «Мой совет, до обрученья не целуй его», как вдруг месье Маньера опять слышит тот же самый голос: «Ну, Жюли вряд ли послушается этого совета». Он опять оборачивается, но уже на этот раз в ту сторону, где сидит его жена, и что же он видит! Исидор незаметно взял её руку и… чмок! чмок! — (Матушка Жири убедительно чмокает свою полную руку и продолжает). — Так вот, он жадно целует ее в маленькое отверстие на ладони, не закрытое перчаткой. Можете себе представить, что тут произошло! Раз! Раз! и месье Маньера, такой высокий, представительный господин, вроде вот месье Ришара, закатил Исидору Сааку, а он был такой жалкий, худенький, вроде вас, месье Моншармэн, прошу извинить за сравнение, две оглушительные пощечины. Получился полный скандал. Зрители повскакали с мест: «Перестаньте! Довольно! Он его убьет»! Наконец, Сааку удалось вырваться.
— Но где же во всей это истории нога, сломанная призраком — съязвил Моншармэн, обиженный сравнением мадам Жири.
— Тем не менее, это случилось, — надменно ответила оскорбленная этим насмешливым тоном матушка. — Привидение сломало ему ногу в тот момент, когда он бежал с лестницы, и так основательно, что едва ли он теперь скоро сюда заглянет.
— И что же, само привидение передало вам все, что оно шептало на ухо месье Маньера? — любуясь своим собственным остроумием, продолжал импровизированный следователь.
— Нет, мне это рассказал месье Маньера, так что…
— Но вы сами когда-нибудь говорили с этим призраком?
— Много раз.
— И что же он вам говорил?
— Право, не знаю… Ну, хотя бы, например… чтобы я подала ему скамейку.
При этих словах желтое лицо матушки Жири покрылось красными пятнами и стало напоминать, по своей окраске, мраморные колонны главной лестницы.
Ришар, Моншармэн и секретарь расхохотались, только умудренный горьким опытом контролер не решился улыбнуться и угрюмо наблюдал за этой сценой. Ему так и казалось, что развязность мадам Жири опять вызовет вспышку гнева господина директора. Каков же был его ужас, когда раздраженная всеобщим весельем капельдинерша зашла еще дальше и почти угрожающе воскликнула:
— Вместо того чтобы так смеяться, вы бы лучше последовали примеру месье Полиньи и попробовали сами убедиться…
— В чем же? В чем? — покатываясь со смеху, спросил Моншармэн.
— В существовании призрака… Он тоже сначала не верил. — Она вдруг успокоилась и продолжила торжествующим тоном, — я вам сейчас расскажу, как это произошло. В тот вечер давали «Иудейку». Господин Полиньи нарочно уселся совершенно один в ложе призрака. Краус имела колоссальный успех. И вот, как только она пропела свою арию из второго акта, (матушка Жири снова пробасила: — «С тобою жить и умереть»)…
— Дальше, дальше, — беспомощно улыбаясь, умолял Моншармэн.
Но мадам Жири не смущаясь, и выразительно покачивая почерневшими от старости перьями на шляпе, продолжала исполнять арию:
— Да, хорошо, хорошо, — мы это знаем… что же дальше?
— Так вот в тот момент, когда, помните, Леопольд кричит «бежим», а Элеазар их останавливает и спрашивает: «Куда бежите вы», в этот самый момент господин Полиньи, за которым я наблюдала из соседней пустой ложи, вдруг поднимается с места и, не произнеся ни слова, выходит за дверь. Это произошло так быстро, что я, как Элеазар, только успела у него спросить: «Куда идете вы», на это, впрочем, не получила ответа. Он был бледен, как полотно, и что всего страннее, он, который уж, кажется, хорошо бы должен был знать расположение театра, не мог найти дороги.
— И все-таки я из этого еще не вижу, при каких обстоятельствах и как призрак попросил у вас скамейку, — настойчиво произнес он, не спуская глаз с мадам Жири.
