.
Он проводит палкой по моей щеке, и я чувствую ужасающую гладкость дерева.
– Конечно, если женщина не прошла должного обряда посвящения. Этим занимаются шлюхи, Эйва. Они учатся угождать. Потому что никогда не знаешь, кто окажется у тебя на пороге и чего потребует. Некоторые стремятся совокупляться. Другие предпочитают наблюдать. А есть и такие, которые хотят понять, сколько ты готова выдержать.
– Но я этого не хочу!
– Я – только лишь отражение твоего собственного стыда. И даю тебе именно то, чего ты хочешь. Чего ожидаешь. Даже если ты сама этого не знаешь. – Он бросает в сторону эту жуткую палку, и я морщусь, когда она ударяется об пол. – Ты судишь себя строже любого судьи, Эйва, и сама себе отмеряешь наказание. Я лишь применяю приспособления. Я подчиняюсь твоей воле так же, как ты подчиняешься моей. Сегодня ночью ты хочешь именно этого. И я делаю именно это.
Он разрывает то, что осталось от моего платья. Я не сопротивляюсь, когда он хватает меня за бедра и использует как шлюху, которой я стала. Шлюху, какой я оказалась на самом деле. Я всего лишь плоть, которая продается, за которую платят.
Я издаю крик освобождения, мы падаем вперед, и он придавливает меня.
Долго-долго мы не двигаемся. Руки любовника обвивают меня, и я обнаженной спиной чувствую биение его сердца. И как только покойник может казаться таким живым? Кожа у него такая же теплая, как у меня, руки, обнимающие меня, плотны и мускулисты. Не всякий настоящий мужчина сравнится с ним.
Ни один живой человек не сумеет так глубоко понять мои желания.
Он скатывается с меня. Мы лежим бок о бок на полу, и Броуди нежно чертит круги на моем голом боку.
– Я напугал тебя? – спрашивает он.
– Да. Напугал.
– Ты никогда не должна бояться.
– Но ведь страх – часть твоей игры, верно? – Я смотрю на него. – Страх, что ты можешь причинить боль. Что можешь и вправду испытать на мне эту штуковину.
Взглянув на палку, что валяется всего в нескольких футах от нас, я вздрагиваю.
– А разве это тебя не возбудило – ну хоть совсем чуть-чуть? – улыбается он, и я вижу проблеск жестокости где-то в самой глубине этих темных глаз.
– Но ты не стал бы испытывать ее на мне?
– Пусть это останется тайной, ладно? Как далеко я готов зайти? Стану ли я слишком рьяно пользоваться кнутом и пораню ли твою красивую спину? Ты не знаешь. Ты не в силах предсказать, что я сделаю в следующий момент. – Он проводит пальцем по моей шее. – Опасность опьяняет, Эйва. Как и боль. Я причиняю тебе столько боли, сколько ты сама хочешь. Сколько можешь вынести.
– Я не знаю, сколько на самом деле могу вынести.
– Мы это узнаем.
– Зачем?
– Потому что это удовлетворяет нас обоих. Некоторые называют меня чудовищем, поскольку мне нравится щелкать плеткой и слышать крик побежденных. Крики и борьба возбуждают меня.
– Неужели именно этим ты наслаждаешься?
– Как и ты. Просто ты не признаёшь этого.
– Неправда. Я хочу совсем иного.
– Тогда почему же ты позволяешь мне поступать так с тобой?
Я смотрю в его холодные, словно бриллианты, глаза и читаю в них правду о себе. Думаю о том, за что я расплачиваюсь, и прихожу к выводу: меня следует наказать еще больше. За совершенные мною грехи и причиненную по моей вине боль я заслужила и удары плеткой, и палки, и жестокое насилие.
– Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь, дражайшая Эйва, – говорит он. – Поэтому я выбрал тебя. Мне прекрасно известно: ты вернешься, чтобы продолжить нашу игру, чтобы испытать нечто более страшное.
Он ласково гладит меня по лицу. Его нежные прикосновения расслабляют, но я вздрагиваю.
– Насколько страшное? – шепчу я.
Он улыбается:
– Мы это узнаем, да?
