Я оделся, Тоня залезла в душ. В окне слабым фиксажем болталась баланда глухого раннего утра, время первых госновостей. Как велено, я протер макушку устройства и открыл ему очи. Тоня подсела ко мне на табурет, и мы уставились в утренние сообщения.
Звонкая оторва-дикторша, чем-то очень напомнившая мне одну из поэтесс латинского квартала, перемежала свою восторженную речь нежными пассами ухоженных пальцев и кадрами Олимпиады и Заседания Сената.
– Сенат, сбор народных слуг, принес к ногам краевого народа новые верные судьбоносные решения. Принято единогласно высылать лишних почтовых голубей, попавших с сопредельных территорий без справок. Также впредь будут отпускаться не больше одного коктейля в руки, достигшие двадцати одного…
– Мне можно, – кивнула Тоня.
– Также крайне остро, дискуссионно был поставлен простыми жителями вопрос перекуров. Один из принципиальнейших простых Петр, – и картинка раскрыла передо мной мою собственную, красную, растерянную рожу на Заседании, – Петр убедительно выказал просьбу масс: разрешать перекуры на заседаниях рабочих мест в исключительных случаях. Этот простой самоучка, электрик из Управления пострадавшего «Большого друга» и по его заверениям старый краевед и поклонник знаний, прямо озвучил свою позицию в острейших дискуссиях, животрепещуще горящих на Сенате – «Не курю. В исключительно случае!»
Испарина стыда, болезненная краска, пот и слезы выкатились от этих инсинуаций смазливой обезьяны на мое лицо. Я чуть отодвинулся от девушки.
– Как стыдно, – угрюмо выпалил я. – Как же мне стыдно. Сорок семь– сорок семь, а я блею «не курю». Позор, Тоня.
Тут произошло неожиданное. Антонида вскочила, обняла меня сзади за плечи и фыркнула:
– Фу, какой же вы умный, Петр. Какой же дальновидный, тонкий – не худой! – крупномозгий человек. Всех этих несимпатичных особ обвели вокруг одного пальца, надули дураков их же соломинкой. Всем вам кукиш, – выставила Тоня ручку к экрану. – Мой мужчина – умница и гигант большого ай-кью. А вам – фью!
Теперь я уже покраснел, как чугунный утюг. А девица-диктор заверещала вдруг строго:
– К сожалению неполное участие в заседании принял наш правая рука, опора демосократия Председательствующий Сената господин товарищ гражданин Пращуров П. П. В короткий перерыв, объявленный им, пытаясь отдать интервью зарубежным гостям с севера и юга, он чуть споткнулся на прекрасном каррарском мраморе лестницы и чуть-чуть приболел, стукнувшись застуженным с митингов гортанью.
Кадры выхватили спокойные чучела Сената во второй половине процедуры. Камера прошлась по громоздкой, в виде надгробия самому себе, фигуре Пращурова – с безумными крутящимися зрачками и с шеей, вмонтированной в белый бетонно-гипсовый корсет. Подбородок борца с тиранией мог чуть шевелиться только повдоль, и казалось, дышал герой заседания с ненавистью к воздуху, проявляя сноровку.
– На заседании вдохновитель всего нового НАШЛИД поздравил господина Пращурова со скорым выздоровлением и опять водружением его единственного звонкого голоса, задающего хор наших хвалей… хвал. Воодружением на педъестал правды демоволия.
Картинка хроники выхватила НАШЛИДа: четким шагом космолетчика подваливающего к корсету Пращурова, и как первый обнял второго за незабинтованную заодно руку и ласково выговорил этому в белеющие улыбкой ужаса зубы и дружески чуть пошатал тушу поврежденца.
Поганое утро мы с моей упрямицей провели в печали возле чашек остывающего напитка под названием чай. Я иногда вскидывался, кричал, обвинял себя, власти, облака и высшие силы в поведении недостойных сынов этого края, а Антонида гладила меня по голове, глазам, рукам и резонно замечала, что высшие силы не всегда в силах уследить за каждым излишне шустрым, если тот еще с гонором и все-таки головой.
Потом она собралась на службу в Училище и, боком глянув на меня, робко спросила:
– Когда отбываем, Петенька?
– В воскресенье, в 12. После трех.
– Ну и хорошо, с мамой приходи попрощаться.
После ее ухода обнаружился посреди комнатенки брошенный ею батистовый надушенный платочек, юмористическое напоминание мне от моей девушки истории негроидной любви, верности, легковерия и лишения голоса и смежных прав посредством удушения.
