Всякому, кажется, понятно: если нет у тебя машины и ты просто едешь на поезде — так и не тащи ты на себе столько. Не превращай себя добровольно в уродливую каракатицу, нагруженную сумками и тюками. Будь ты человеком! Человек — это звучит гордо… Но нет, видно уж, не достучаться никогда…
Щелкунчик, помахивая портфелем, прошел по перрону мимо матерящихся баб и мужиков, мимо подростков с глазами животных и вышел в город.
Сначала он решил осмотреть место, где предстояло работать. Все оказалось примерно так, как он себе заранее и представлял. Неподалеку от жилых кварталов высились темные громады индустриального гиганта — металлургического комбината. Его колоссальные размеры подавляли и делали все стоящее рядом маленьким и незначительным.
Это особенно чувствовалось из-за того, что несколько огромных труб непрестанно дымили и черное облако накрывало город и тянулось шлейфом далеко вокруг.
Когда комбинат строили, никто же не думал об экологии, о людях. Когда думают о мощи государства, кто же задумывается о каких-то там людях? Это даже как-то и непатриотично… Был бы завод-гигант, а людей новых нарожают, по приказу партии и правительства…
В городе был дворец культуры с приклеенным на дверях объявлением о ежедневных танцульках под вокально-инструментальный ансамбль. Был кинотеатр, а может быть, даже два, Щелкунчик не стал углубляться в этот вопрос.
Центр был застроен хрущевскими пятиэтажками — серыми и безликими, с проржавевшими железными балконами.
«Почему на балконах не вывешено белье?» — удивился Щелкунчик, которому уже приходилось видеть провинциальную жизнь, и тут же сообразил. Конечно, какое там белье — ведь на него за день столько сажи сядет, что потом никогда не отстираешь…
По сторонам от каменной застройки были частные домишки с чахлыми огородами, на которых по раннелетнему времени еще ничего не росло. Да и можно ли будет есть потом, когда оно вырастет, после того, что ежедневно сыплется туда с неба?
Центр был замощен, залит асфальтом, кое-где провалившимся, потому что делали все наспех, к очередной Октябрьской годовщине. В огромных проемах стояли лужи, окатывавшие пешеходов после каждой проехавшей машины.
Окраинные улицы были, как всегда, кривы и непролазны из-за грязи. Иногда попадались завалинки, на которых сидели с остекленевшими глазами каменные старухи, лузгающие семечки.
«Нет, — сказал себе Щелкунчик. — На этот раз придется изменить своим правилам. Лучше уж идти в гостиницу».
Он всегда останавливался на частных квартирах в незнакомых городах, куда приезжал по «заказу». Это надежно — чтобы не светиться с гостиничной пропиской.
Здесь же все было наоборот. Если он снимет комнату в этом городке, он тем самым как раз привлечет к себе внимание. Приезжих тут мало, все свои, чужое лицо будет бросаться в глаза.
Опять же все заинтересуются — а отчего он живет не в гостинице? Уж не мошенник ли?
Старуха-хозяйка наверняка в отсутствие жильца станет обыскивать его вещи, а как же иначе… И уж, во всяком случае, все его приходы и уходы будут фиксироваться с тщательностью и дотошностью. Одних пересудов столько будет на тихой, почти деревенской улице…
Нет, в этой ситуации лучше пусть будет гостиница с ее обезличкой. Да и контроль там послабее, к приезжим привыкли.
«Легенду» на этот случай Щелкунчик заготовил заранее. Теперь, когда он имел документы бизнесмена, это было ему несложно. Он приехал сюда для того, чтобы договориться с отделом сбыта завода о поставке для его фирмы стального проката. Он хочет покупать стальной прокат, или уголок, или что там еще, а потом хочет перепродавать это за границу.
Сейчас этим озабочены сотни бизнесменов по всей стране. Наверняка комбинат атакуется со всех сторон именно по этому вопросу, так что тут не будет ничего экстраординарного.
Щелкунчик будет лениво ходить по отделу сбыта, отделу снабжения, черт еще знает по каким инстанциям. Он будет вяло и неудачно пытаться дать взятки должностным лицам, его будут посылать подальше — словом, это может быть длинная и унылая, не интересная никому история.
Ничего у него, конечно, в результате не получится, и он уедет несолоно хлебавши, как уже уехали наверняка до него сотни и уедут еще сотни.
