Повернув голову, Железный Лоб взглянул на дочь. Его лицо прояснилось, стало почти ласковым.
— Эй, дочка, — позвал он. — Аса! Да ты ведь спишь. Иди-ка, ложись.
Его сын за другим концом стола фыркнул, будто рысь, но конунг точно не услышал. Аса сонно улыбнулась.
— Что ты, папочка, — пробормотала она. — И вовсе я не сплю. Я тут еще маленько посижу, хорошо?
— Хорошо, дочка, хорошо, — конунг снова обернулся к Сигурду. Тот тянул пиво из пузатой деревянной кружки.
— Слышь, Сигурд, — выговорил конунг. Посветлевшее лицо приобрело обычное хмурое выражение, лоб между бровями вновь прорезала глубокая морщина. — Так сделай, как договорились, иначе и до весны из этого дерьма не выпутаемся.
Сигурд оторвал от губ кружку. Пиво потекло по русой бороде.
— Не боись, брат, — ярл вытер губы рукавом. — Сделаем в лучшем виде.
— Папочка, — позвала Аса.
— Чего, дочка?
— Папочка, а покажи меч, который вы у шпионов у этих отобрали. Страсть как посмотреть охота.
Конунг улыбнулся. На миг разгладилась жесткая складка меж бровей.
— Эй, Кнуд, — окликнул он, — поди-ка сюда.
— Я тут, хозяин, — молодой темноволосый раб, хромая, возник из тени и проворно подбежал к столу.
— Поди, возьми у меня на кровати меч и принеси сюда, — велел конунг. Люди оживились, всем хотелось поглядеть на чужеземную диковинку.
Раб скоро вернулся. Сняв тонкую кожу, обертывающую меч, Железный Лоб поднял его над головой. Клинок сверкнул, как стальная молния. Казалось, он не отражает свет, а сам излучает его.
— Ишь ты, — буркнул Сигурд. — Прям светится, гляди-ка. Может, эти чужаки его из Валхаллы сперли?
— Богов побойся, — конунг поднял бровь. — Чего лепишь-то, соображаешь?
Торгрим повернулся к дочери.
— На, дочка, гляди, — сказал он иным, смягчившимся голосом. — Да не обрежься, острый он.
Подобравшись поближе, Аса приняла меч из рук отца. Люди придвинулись, толкая друг друга, некоторые даже встали и перегнулись через стол. Сын конунга остался, где сидел.
— Не налегай, не налегай, — Сигурд отпихивал любопытных. — Ишь, прет, как бык. Шею мне поломаешь.
Аса провела пальцем по зеркальной поверхности клинка, дотронулась до длинной рукоятки, покрытой бархатистым материалом. Гарду, сработанную из матового белого металла, опутывало кружево неизвестных рун, прозрачный, словно родниковая вода, круглый камень венчал эфес. Он, казалось, ничем не был закреплен, и не понять было, каким колдовством он держится. В его кристальной глубине рдела багровая искра.
— Вона, — один из дружинников коснулся рукояти. — Никак, написано чего, а?
— Не по-нашенски, — ответил другой, нависая у Асы над плечом. — Руны непонятые, ничего не разберешь.
— Да по-брисинговски это, — молвил Сигурд. — Я это дело сразу просек. Люди такого сковать не сумеют, брисинговских рук дело.
Аса провела ладонью по узорной рукояти.
— Красивый, — промолвила она. — Какой красивый. Так, кажется, из рук и не выпускала бы.
Конунг поднял голову:
— А где Улла? Где она?
— Спит, должно, — отозвался Сигурд. — А на што она тебе?
Торгрим не ответил. Окинул взглядом нары, стоявшие вдоль стен, однако люди у стола и полумрак огромного дома мешали что-либо разглядеть. Конунг поманил к себе раба:
— Эй, ты, как тебя там. А ну, найди Уллу, живо.
— Да на што, — буркнул Сигурд. — Пущай себе спит девчонка.
Конунг промолчал и сел. Сигурд насупился, но больше не сказал ни слова. Поворачивая клинок, Аса рассматривала руны, выдавленные на его сияющей поверхности.
— А по-моему не к добру это, — подал голос старый ярл по имени Бьорн. — Колдовством попахивает. Вот сколько лет живу, а такой штуки отродясь не видывал. Ну, хто, по-вашему, может такой клинок сковать? В нормальной печи ведь такого не выкуешь. Не иначе, колдовство, уж помяните мое слово.
— Ат, — Харалд повел богатырскими плечами. — Завел свое. Тебя послушать, так везде одно колдовство, хоть ложись да помирай, одно слово.
Рядом кто-то усмехнулся.
— Ну ты, знамо дело, ни в сон, ни в чох не веруешь, — рассердился Старый Бьорн. — Тебе хоть кол на голове теши, со своего не слезешь. Тут рядом с тобой, можно сказать…
— Хозяин, — прервал раб, — госпожа Улла пришла.
